Дочь Сталина
Шрифт:
А что касается привилегированных беженцев, то их вскоре дружно возненавидели и местные, и приезжие. Даже школу для детей московских вельмож организовали «специальную». И «эти знатные московские детки, собранные вместе, являли столь ужасающее зрелище, что некоторые местные педагоги отказывались идти в класс и вести уроки», — вспоминала Светлана в «Двадцати письмах к другу». Уже в первой своей книге она стала яростной обличительницей «касты», хотя сама к ней принадлежала.
По отзывам учителей и одноклассников, она училась хорошо и не доставляла особых хлопот, в отличие от многих избалованных «сынков и дочек». Но все
Молодая жена Василия Галя тоже эвакуировалась в Куйбышев. В октябре она родила сына Сашу, и Василий прилетел на несколько дней проведать семью и посмотреть на первенца. Светлана уговорила его взять ее в Москву. Самолеты часто летали в Москву и обратно в Куйбышев, но отец не позволял ей возвращаться. Осень сорок первого была тяжелой, напряженной. И когда Светлане удавалось дозвониться к отцу, тот всегда пребывал в хмуром, раздраженном настроении и сердито отвечал, что ему некогда с ней разговаривать.
Москву бомбили. В тот день, когда Светлана с братом прилетела в город, одна бомба попала в Большой театр, другая — в университет на Моховой. Для Сталина в Кремле построили бомбоубежище, в точности скопировав комнаты любимой его кунцевской дачи — те же панели, та же мебель.
В большом кабинете, куда привели Светлану, толпились военные. Повсюду на столах были разложены карты, все были возбуждены. Обсуждалась обстановка на фронтах. Отец долго не замечал Светлану, а когда заметил, рассеянно задал ей несколько вопросов: как они устроились в Куйбышеве, как школа. Светлана почувствовала, что мешает ему, что он и слушает ее вполслуха.
Она начала рассказывать отцу про свою «специальную школу». «Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало: «Как специальную школу?» Я видела, что он постепенно приходит в ярость. «Ах вы! — он искал слова поприличнее. — Ах, вы! Каста проклятая! Ишь правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай! Власик подлец! Это его рук дело». Он был в гневе, и только неотложные дела и присутствие других отвлекали его от этой темы.
Он был прав. Приехала каста. Приехала столичная верхушка в город, наполовину выселенный, чтобы разместить все эти семьи, привыкшие к комфортабельной жизни. Но поздно было говорить о касте. Она уже успела возникнуть и теперь, конечно, жила по своим кастовым законам» («Двадцать писем к другу»).
Светлана не раз вспоминала, как «гневался» отец, когда речь заходила о привилегиях «кремлевской знати» и их семей, как ругал Власика за непомерные траты на обустройство их быта. Но гнев утихал — и все продолжалось по-старому. Светлана объясняет это тем, что отец был слишком загружен делами и не мог вникать в такие мелочи.
Между прочим, в Куйбышеве были затрачены огромные средства для подготовки «помещений» для самого Сталина и правительства. Там построили огромное бомбоубежище, отремонтировали несколько дач на берегу Волги и бывшее здание обкома. Все с тревогой ожидали завершения битвы под Москвой. Но Москва выстояла, и бомбоубежище и дома так и пустовали всю зиму.
В июне 1942 года Светлана с няней и всей свитой вернулась в Москву. Здесь
Чего еще ждать от войны, кроме горя и утрат. Конечно, это не самая страшная потеря. Но Светлана переживала исчезновение старого Зубалова. Вместе с домом навсегда ушел в прошлое его дух — счастливого детства, воспоминаний о близких, семейного тепла. Осталась просто казенная дача.
Еще одна небольшая вешка осталась в памяти Светланы от осени сорок второго. В Москву приезжал Уинстон Черчилль. Как-то вечером Саша Никашидзе велела Светлане непременно быть дома к обеду. Отец почему-то захотел показать ее Черчиллю. Светлана, по природе очень робкая, всю дорогу размышляла: «прилично ли будет сказать несколько слов по-английски или уж лучше помалкивать?»
Она немного волновалась, но все прошло благополучно. Только очень быстро, и Светлана так и не осмелилась что-нибудь сказать. А ведь она все-все понимала! Но проклятая застенчивость помешала ей немного блеснуть своим английским.
«Отец был очень радушен. Он был в том самом гостеприимном расположении духа, которое очаровывало всех. Он сказал: «Это моя дочь». И добавил, потрепав меня рукой по голове: «Рыжая». Уинстон Черчилль заулыбался и заметил, что он тоже в молодости был рыжим, а теперь вот — он ткнул сигарой себе в голову. Потом он сказал, что его дочь служит в королевских военно-воздушных силах… Со мной было покончено, разговор пошел по другому руслу — о пушках, самолетах… Мне не дали слушать долго — отец поцеловал меня и сказал, что я могу идти заниматься своими делами.
Почему ему захотелось показать меня Черчиллю, мне тогда не было понятно, а впрочем, теперь мне это понятно — ему хотелось хоть немного выглядеть обыкновенным человеком. Черчилль был ему симпатичен, это было заметно» («Двадцать писем к другу»).
Конечно, жизнь Светланы в эти годы не была безоблачной. Старший брат в плену, и о нем не было никаких известий. Из американских журналов Светлана узнала, что ее мать не умерла своей смертью, а покончила с собой. И все же ее несчастья и в сравнение не шли с теми бедами, которые переживали миллионы людей. Светлана училась в десятом классе, увлекалась уроками литературы. Все было почти как до войны, только в школе плохо топили. «Но уроки Яснопольской, лучшей в Москве преподавательницы литературы, согревали и сердце и ум, — не без патетики пишет Светлана в своих воспоминаниях. — Я жила тогда в мире искусства, музыки, литературы, живописи, которой только начала интересоваться. Мы все тогда упивались стихами и героикой».
Но не только литературой и музыкой увлекалась в это время Светлана Сталина. Ее бабушка и мать в шестнадцать лет уже вышли замуж. И в Светлане рано пробудилась «жизнь сердца». Она обещала стать очень влюбчивой и страстной. Появились первые увлечения. Кремлевские дамы судачили, что она явно неравнодушна к Серго Берии и даже не умеет этого скрывать, бедняжка. Но Серго уехал с матерью в Свердловск, в эвакуацию. А «сердце забывает то, что не видит глаз». Да и не мог этот мальчик стать героем романа такой взыскательной девушки.