Дочь викинга
Шрифт:
– Ты с ума сошла? Тебе нельзя идти к нему!
Гизела молча смерила ее взглядом, и вдруг в ее лице Руна увидела что-то новое, что-то, ничуть не напоминавшее сострадание. То была гордость. Да, северянка знала, что Гизела – дочь короля, но пока что принцесса никак об этом не напоминала. Не было у нее ни особых талантов, ни отваги, ни силы. Но в это мгновение в Гизеле проснулось чувство собственного достоинства, то самое, которое способно победить силу упрямством.
– Мы не звери, – тихо сказала принцесса, и в ее голосе прозвучала не только решимость,
Только тогда Руна поняла, что Гизела пытается спасти не Тира, а саму себя.
«Не звери», – эхом отразилось в ее сознании.
Северянке вспомнились крикливые чайки, готовые отобрать еду у себе подобных и защитить свое гнездо. Оба эти стремления были знакомы Руне, они довлели и над ней. Но, в отличие от чаек, она чувствовала тоску по родине и потому построила корабль, чтобы вернуться домой. Так она доказала себе, что способна мыслить, способна ждать от жизии чего-то большего, чем ждет птица.
Гизела же корабль не строила, и Руна догадалась, что, принося Тиру еду, принцесса выражает этим надежду на лучшую жизнь. И надежду вернуться на родину. Вот только ее родина была чем-то большим, чем просто земля.
Руна нехотя пропустила ее, но и сама пошла следом за подругой. Раз уж она не могла удержать Гизелу от встречи с Тиром, она не оставит принцессу наедине с этим чудовищем.
Свет дня уже начал угасать, море успокоилось, птицы утихли, а Тир все еще лежал на том же месте. Похоже, он даже не шелохнулся с того момента, как девушки оставили его. Глаза мужчины были закрыты.
Гизела поставила перед ним миску с едой. Обед был более чем скромным – она сварила сушеные водоросли с яйцами и присыпала блюдо крошками хлеба, испеченного из березовой коры. Мяса в миске не было.
– Вот, возьми, – пробормотала она. Тир не шелохнулся.
– Ты сделала то, что должна была сделать! – воскликнула Руна. – А теперь нам нужно идти.
От ее громкого голоса Тир проснулся. По его телу пробежала дрожь, а затем мужчина приподнял голову – чуть выше, чем в прошлый раз. Какое-то время он смотрел на девушек, затем перевел взгляд на еду. Может, Тир и вправду все позабыл, но он чувствовал голод и хотел его утолить. Схватив миску, норманн жадно съел все до последнего кусочка, жадно запихивая в рот еду.
«Мы-то не звери, – упрямо подумала Руна. – В отличие от него…»
Девушке хотелось уйти, увести отсюда Гизелу, но пока что они молча стояли на берегу, глядя на раненого. Пищи было немного, но она придала Тиру сил. Он сумел приподняться еще выше и прислониться спиной к скале. С его лица посыпался песок. Раны Тира были ужасными, зато смотреть ему в глаза стало легче – в них не было ни безумия, ни злобы, только растерянность.
Тир перевел взгляд с Руны на Гизелу.
– Как тебя зовут? – поинтересовался он.
Помедлив, принцесса назвала свое имя.
– Ты действительно не знаешь, кто я? – спросила она.
Руна считала, что так поступать не следует. Имя казалось ей драгоценным сокровищем, которым ни с кем нельзя делиться.
– Гизела… – повторил Тир, качая головой. – Нет, я не знаю, кто ты.
– Ох, зато я знаю, кто ты! – крикнула Руна. – Тебя зовут Тир, и ты не человек, а дитя ледяных великанов! Ты злобен и хочешь все уничтожить.
Тир простодушно посмотрел на нее, и эти слова показались северянке нелепыми. Судя по его виду, Тир – дитя не ледяных великанов, а Хель, уродливейшей из всех богинь. По преданию, тело Хель было справа черным, слева – багровым, точно освежеванная плоть, а сама богиня напоминала разлагающийся труп. Она жила в огромном дворце с высокими стенами и широкими вратами, и дворец тот именовался Моросью, ключ от него – Голодом, нож Хель – Истощением, ее слуга – Старостью, ее служанка – Ребячеством, а ее веретено – Напастью.
Руна помотала головой, отгоняя эту мысль, подхватила миску, повернулась и пошла прочь. Гизела с готовностью последовала за ней. Тир молча смотрел вслед девушкам, карабкающимся на скалы.
Таким же остался его взгляд и на следующее утро – растерянным и немного печальным. И в то же время Тир был рад Руне и Гизеле, с ними он был не один. Через три дня он впервые улыбнулся.
Вначале принцесса приносила ему только еду, потом притащила несколько шкур и костяной гребень. Волосы Тира так и оставались всклокоченными – то ли он не пытался причесаться, то ли ветер тут же растрепывал их вновь.
Но все остальное Тиру пригодилось – он кутался в мех, закрывая дыры в одежде, и жадно поглощал пищу. Покрытая шрамами кожа переменила цвет с серого на розовый.
День ото дня ему становилось лучше, и день ото дня Руна злилась все сильнее. Всякий раз, отправляясь на берег, она надеялась, что северянин уже мертв – умер от ран или упал в море и не смог выбраться. И всякий раз ее ожидало разочарование. Раны Тира заживали, сил у него прибавлялось. Но норманн все еще не помнил, кто он и откуда.
На четвертый день Тир смог подняться на ноги и встретил девушек, стоя у камня, а не лежа. Руна опасливо сжала рукоять ножа, а вот Гизела с надеждой уставилась на Тира.
– Его тело вновь похоже на человеческое, – пробормотала она. – Может быть, теперь к нему вернутся воспоминания. – Принцесса повернулась к северянину. – Что ты помнишь?
Тир растерянно оглянулся.
– Боль, – наконец выдохнул он.
Гизела и Руна не говорили о том, что, должно быть, случилось с Тиром. Собственно, они вообще о нем не говорили. Теперь же принцесса отвела подругу в сторону.
– Я до сих пор не понимаю, как он смог пережить бой с людьми Адарика, – прошептала она. – Наверное, они взяли его в плен, пытали… Но ему каким-то образом удалось сбежать, пережить зиму и добраться сюда. – Гизела говорила об этом как о чуде.
Руна скрипнула зубами.
«Это не чудо, – подумала она. – Это проклятье».
– Но если Тир случайно набрел на нас, то за ним могут последовать и люди Адарика! – Принцесса наконец-то отважилась высказать свои опасения.