Дочь воина, или Кадеты не сдаются
Шрифт:
— Мама, — мой голос упал до шепота. Но уже в следующую секунду я закричала: — Мам!
Всхлип. Он донесся из спальни. Невзирая на то, что из гостиной ко мне двинулся кто-то, смутно различимый за мутным черным стеклом раздвижных дверей, я рванула в мамину комнату. Попыталась распахнуть дверь, с яростью поняла, что та заперта. Психанула, ударила ногой, выламывая хлипкий замок, который мы с мамой устанавливали вместе, ворвалась в помещение и застыла…
Мама лежала на постели… На животе. Она была обнажена до пояса, хотя это сложно было назвать обнажением… Спина… вся спина оказалась покрыта красными кровоточащими рубцами… Вся… на ней живого места не осталось… И я в диком ужасе смотрела, как капли крови срываются с ее кожи и стекают на постель… Ту самую постель, в которую я частенько забиралась в детстве, чтобы поспать рядом с мамой…
— Мам, — чувствую, что начинается истерика, — мамочка…
— Киран, — она простонала, с трудом повернула голову и, едва наши глаза встретились, вздрогнула. Всем телом. А по щекам — слезы! И обреченный шепот: — Киран, зачем ты пришла? Я же предупредила… Кира.
Я опустила повинную голову и тут увидела лежащий у постели кнут… КНУТ! Мою маму избили кнутом! И у меня сорвало крышу! Вмиг и основательно! Я ощутила ярость, неистовую, дикую ярость!
— Кто? — прорычала я, чувствуя, как в груди что-то рвется. — КТО?!!
— Кира… Киренок… это его право, Кира… это… право воина… Кир…
Мама пыталась сказать и не смогла. А я… я все и так поняла!
Как рванула к постели и схватила кнут, увлажненный кровью самого дорогого мне человека, даже и не вспомню. В тот момент мне уже было все равно, что будет со мной, но я отчетливо знала — эта мразь мне заплатит! За все заплатит!
Из спальни я не выходила — летела на крыльях обуревающей ярости, даже не чувствуя, как по щекам текут слезы. Он стоял там, спиной ко мне и смотрел на стоящего там же Эда. Огромный, черноволосый, смуглый, в черной майке без рукавов и в каких-то татуировках.
Спокойный, даже не боялся ничего!
— Обернись, мразь! — Я даже свой голос не узнавала.
Повернулся! Медленно, величественно. Орлиный профиль, сурово сведенные брови, сжатые губы, суженные от ярости черные глаза. И огромные мускулистые руки… которые избили мою мать.
— Урод! — сообщила я собственному отцу и нанесла первый удар.
Он перехватил кнутовище, без особого труда, но видно было, что даже моя попытка ударить привела его в бешенство, он и дышать начал иначе. Да мне ПЛЕВАТЬ!!! Что его бешенство по сравнению с яростью ребенка, чья мама плачет от боли! И я рванула в бой, по всем правилам мастера Лоджена. Удар по коленной чашечке, и прыжок, позволяющий нам сравняться в росте — удар в кадык.
Раздался хрип! Он отпустил кнут, и в ту же секунду я с оттяжкой нанесла удар по его спине. Ткань прорвалась, ярко-алая полоска со мгновенно выступившей кровью стала живительным бальзамом на мою израненную душу.
— Пантера! — прошипел отец, вырывая кнут из моих рук.
Я сражалась молча! Бросок и двойной удар в лицо.
Он увернулся и попытался схватить меня. Это ты зря! Присесть, увернуться, нанести удар по почкам и, упав, перекатиться, чтобы избежать очередной попытки захвата. Мразь! Он не пытался меня ударить. Только поймать, заставить остановиться — и в этом его главная ошибка! Меня практически невозможно ухватить во время боя — мастер Лоджен постарался. Но вот бросок, огромная рука сжала края мастерки. Рывок — и, прорывая ткань, я освободилась. Вскочила, увернувшись от очередной попытки захвата.
Убью! Просто убью!
И, выхватив эенг, тремя касаниями превратила его в меч.
— Кира! — В этот миг даже голос Эда не мог отвлечь меня от единственной мысли — «Убить!».
Еще три касания — я зафиксировала форму. Теперь эенг представлял собой смертельно опасное оружие. И я не стала раздумывать, прежде чем пустить его в ход.
Замах. Выпад! Звон стали, встретившей другую сталь! Откуда этот выродок выхватил меч, я не знаю, но владел он им виртуозно, и оставалось только порадоваться, что воин лишь отбивает мои попытки вспороть его живот и не атакует сам.
— Хватит! — грозный рык.
Пять касаний — и в моих руках копье. Потому как уже ясно — мечом мне его не достать, руки коротки… в буквальном смысле.
— Кира, прекрати, — попытался вмешаться Эд.
— Сейчас, — не сводя глаз с противника, ответила я. — Убью эту мразь, и прекращу.
— Ки-и-ир, ты его хрен убьешь, — рявкнул Эдвард. — Он с тобой как с ребенком играет! Остановись!
«Там, где ярость затмевает рассудок, прорастает дерево победы твоего врага», — говаривал мастер Лоджен.
И я остановилась, сделала глубокий вдох, потом выдох. Будущий труп, по совместительству являющийся моим отцом, заинтересованно склонил голову, ожидая, что я еще предприму. А я сжала зубы и… семь касаний к эенгу. В следующую секунду моя правая рука сжимала все то же облегченное копье, левая — дагу.
— Ты сдохнешь! — уверенно сказала я.
— И это моя дочь, — с нескрываемой насмешкой произнес тот, кто предположительно меня сотворил.
— Я тебе не дочь, мразь! — тихо, но отчетливо сказала я. — Потому что ты не мужчина! И не воин! Ты жалкий ублюдок, позволивший себе поднять руку на женщину!
Щека индивида дернулась, глаз тоже. Из горла раздался какой-то рокочущий рык.
— Кир-р-ра, иди сюда! — встревоженно потребовал Эд.
Не ко времени! Мой якобы папашка швырнул меч. Тот со звоном упал на пол, в следующую секунду воин тенью бросился на меня.
Так наверняка лавина мчится с высокой горы, неуловимая и неудержимая. Почему-то я решила, что все, мне конец. Где-то на периферии послышался хрип Эда, бросившегося на мою защиту, но я смогла лишь краем зрения уловить, что его отправили в полет, отшвырнув от меня левой рукой, в то время как правая схватила меня за горло, приподняла над полом и впечатала в стену. А дальше движение большим пальцем — и мои руки онемели, выпустив оружие… Звук упавшего трансформированного эенга был похоронным звоном моей попытке убить чудовище.
Или не похоронным… потому как даже в позе «пришпиленной бабочки» у меня имелся нехилый шанс на сопротивление.
— А знаешь, папочка, — прохрипела я, глядя в разъяренные глаза этого могучего воина, — ты кое-что забыл!
Удар по мужскому достоинству запрещен даже в нелегальных боях… но только не тогда, когда речь идет о выживании. И я врезала ему правой ногой со всех своих сил, чтобы знал, урод!
Хрип, казалось бы, непобедимого воина прозвучал сладкой музыкой для моих ушей, после чего отец начал сгибаться от боли, а я, соответственно, сползать по стеночке. Вскоре на полу оказались оба.