Дочь волшебника
Шрифт:
— Не думай, что я не благодарна тебе за то, что ты сделал для меня. Я знаю, что в долгу перед тобой, — сказала она торопливо, — но ты не понимаешь. Я должна получить это ожерелье, и неважно, что для этого потребуется, я не могу позволить тебе добраться до него первым.
Он кивнул.
— То же самое я думаю о тебе.
В ней поднималось отчаяние, которое она читала и в его лице тоже.
— Если ты вернешься и оставишь ожерелье мне, я позабочусь о том, чтобы ты получил сумку золота, достойную королевского выкупа. Если же ты гонишься за богатством…
— Ты не сможешь деньгами заставить меня отказаться от цели. — Блейн шагнул к ней и схватил за руки. На этот раз выражение его лица понять было невозможно. — Я уже сказал тебе, зачем мне ожерелье. Теперь твоя очередь сказать, зачем оно нужно тебе.
— Мне оно необходимо.
— Зачем?
Уиллоу колебалась. Ее отвлекало ощущение его рук на ее теле. Казалось, в тех местах, где они прикоснулись, она чувствует легкое покалывание. Но все же она знала достаточно, чтобы понимать, что такой человек, как он, для которого жизнь была лишь игрой, вызовом, шансом одержать верх над соперниками, ничего не поймет в причинах, которые двигали ею: любовь к отцу, верность, преданность.
— Ты не поймешь. — Она облизнула губы. — Или тебе будет неинтересно.
— А ты попробуй. — Его голос сделался грубым. — Ты сказала, что в долгу передо мной. Тогда ты, по крайней мере, должна объяснить мне. И кое-что еще.
— Кое-что еще? — Уиллоу уставилась на него. — Что же это может быть?
Его глаза засверкали.
— Поцелуй.
Она оцепенела, по-прежнему придерживая рукой разорванную куртку, сдавленно хватая ртом воздух. Лес, лошади, трупы, валяющиеся где-то среди шишковатых деревьев, — все это какого померкло, отступило на задний план. Она не видела ничего — только сильные черты его лица, магнетический блеск этих темных соколиных глаз. Секунду она не могла говорить, затем у нее вырвалось:
— Я скорее поцелую свинью.
Он пододвинулся ближе.
— Поцеловать меня будет намного приятнее, — заверил он.
— Приятнее?
— Ты когда что-нибудь делала просто потому, что это приятно?
— Конечно. — Она попыталась вспомнить последний раз, когда делала что-то приятное. Это было задолго до того, как ее отец оказался в темнице. Ей понадобилась целая неделя, чтобы только найти его. И ей было трудно думать сейчас, под этим настойчивым взглядом Блейна.
— Я собирала цветы, — сказала она наконец. — Купалась в реке в летнюю ночь. Превзошла одного из рыцарей сэра Эдмунда в фехтовании, залезла на самое высокое дерево в лесу за нашим домом в Бринхейвене. — Она увлеклась. — Пекла пироги, кормила ими детей в нашей деревне…
— Достаточно, — прервал он ее. — А как насчет поцелуев? Часто приходилось?
Уиллоу почувствовала, как краска заливает лицо.
— Нет.
— Но, кажется, ты говорила, что влюблена. Она подняла подбородок.
— Я была влюблена, — спокойно ответила она. Перед ней мысленно возникло лицо Адриана. — Но… он не был влюблен в меня.
Прежде чем Блейн успел подшутить над ней, она торопливо продолжала:
. — Он всегда считал меня ребенком — и никогда не пытался сорвать поцелуй. Это был самый прекрасный человек, какого только можно повстречать, и он был не такой, чтобы пытаться… — Она оборвала свою речь, уверенная, что ее щеки горят ярче, чем летние розы в саду отца.
— Он был не такой, чтобы пытаться поцеловать тебя? С ним было что-то не так? Или ты думаешь, в поцелуях есть что-то плохое?
— Не кривляйся. Я уверена, это очень хорошо — с желанным человеком. Дело в том, что Адриан никогда не знал, какие чувства я испытываю — что я люблю его всем сердцем. Он был старше меня, — быстро добавила она. — Мудрым, добрым и благородным. Его все любили. Но теперь его нет. Он погиб благородно… в бою… и я…
— И ты никогда не отдашь свое сердце другому, — насмешливо сказал он.
Уиллоу вздохнула — боль сжимала ее сердце. Его лицо казалось таким жестким, таким холодным. Она ненавидела его. У нее навернулись слезы, но она сдержала их.
— Нет, — прошептала девушка. — Думаю, что нет. Ты никогда не поймешь, что такое прекрасное, возвышенное, благородное чувство, никогда не поймешь, что такое любовь!
Блейн увидел под ее густыми роскошными ресницами блеск слез и пожалел, что не может забрать свои слова назад. Он не хотел обидеть ее. Она казалась такой невинной, такой очаровательной, и надежды, отваги и целеустремленности, склонной к болтливости. Ему никогда не нравились болтливые женщины, но что-то пленительное было в том, как она говорила без умолку.
— Скажи мне, как тебя зовут, — услышал он свои слова, произнесенные голосом более хриплым, чем ожидал.
Она ошеломленно смотрела на него.
— Зачем?
— Я хочу знать, как зовут женщин, которых целую.
Она сглотнула.
— Ты не поцелуешь меня. Но… Уиллоу. Меня зовут Уиллоу.
— Уиллоу, если бы я позволил тебе взглянуть туда и увидеть людей, которых сегодня убил — все ради тебя, — думаю, ты бы признала, что должна мне поцелуй. Один поцелуй. Плата за оказанные услуги.
— Рыцари не просят плату с тех, кому помогают. Они сражаются по долгу рыцарской чести, справедливости, правого дела…
— Я не такой, как другие рыцари. Я думал, ты уже это поняла. Я действую по собственным правилам. — Его рука обхватила ее талию и притянула ближе, другая погрузилась в ее локоны, ниспадавшие с плеч.
— Только один поцелуй, — мягко попросил он. Она почувствовала тепло его дыхания у себя на щеке.
Это было полным безумием, но она чувствовала, что колеблется. Везде, где он касался ее, возникали потоки тепла. Эти темные глаза, казалось, затягивали ее…
Соблазн поцеловать его был почти непреодолимым. Но Блейн — незнакомец. Ее враг, который стремился захватить ожерелье.
Он спас мою жизнь.
— Подумай об этом. — Рука Блейна крепче обхватила ее талию. Голос был тихим, убедительным. Как мог голос мужчины заставлять кровь так нестись по жилам, возбуждать, а сердце — ныть?
Какое-то странное волшебство…
— Вспомни, как ты пыталась подсыпать снотворный порошок в мой эль. И этот трюк, который ты проделала со мной на постоялом дворе, когда я хотел помочь тебе. Это было не очень благородно. Не мудро, — добавил он, хмурясь.