Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы.
Шрифт:
– Ах!
Залюбовавшись лебедями, Дарёна едва не упустила рубашку. Вытянув её за рукав, она принялась выкручивать и отжимать её, время от времени прерываясь, чтобы взглянуть на птиц. Невозможно было оторвать глаз от этого зрелища. Среди стаи Дарёна приметила одну пару – лебедя с лебёдушкой, которые в сторонке от остальных миловались, поглаживая друг друга клювами. «Вот как оно устроено… И у птиц – совсем как у людей», – думалось ей, а в глазах всё плыло от солёной дымки умилённых слёз. Всё сложилось вместе: их с Младой свадьба, наполненные теплом и любовью дни, прогулки по цветущим Белым горам, ребёнок, лебеди… Счастье сияло в груди у Дарёны, как солнечный сгусток
Развешивая бельё на верёвках, натянутых меж столбов возле дома, она всё ещё улыбалась, а слёзы высохли. Лишь сосны были свидетелями того, как она целовала влажные рукава рубашки Млады и прижималась к ним щекой, а доски настила поскрипывали от её приплясывающих весёлых шагов, когда Дарёна с пустой корзиной возвращалась в дом. Сев к окну, она разложила перед собою на столике образец вышивки и долго всматривалась, изучала узор, чтобы перенести его на наволочку для детской подушечки. Теперь они с Младой стали настоящей семьёй…
За работой она не заметила, как свечерело. День теперь стал длинным, вечера – светлыми, и зажигать лучину или лампу требовалось только с приближением ночи. Солнце ещё горело на самых верхушках сосен, а у земли уже густела голубая тень, когда тихонько стукнула дверь. Дарёна тотчас отложила вышивку и пружинисто встрепенулась: Млада… Радость окрылила её, повлекла вниз по лестнице, а сердце стучало: «Сейчас… Сейчас я преподнесу ей эту весть!»
Млада в сенях снимала своё воинское облачение.
– Здравствуй, горлинка, – с усталой лаской улыбнулась она, когда Дарёна подбежала к ней и принялась расстёгивать наручи. – Ну, как ты тут? Не скучала?
– Скучать некогда было, Младушка, – ответила Дарёна, помогая ей стаскивать тяжёлую кольчугу.
«Скажи! Скажи это!» – трепетал внутри комочек волнения, но Дарёна вдруг растеряла все слова. Казалось бы, ничего не было проще, чем сказать: «У нас будет ребёнок!» – но сладкая, счастливая растерянность накатила на неё и лишила дара речи. А Млада, освободившись от всей этой грозной, холодной стали, которая так напрягала и тревожила её молодую жену, взяла лицо Дарёны в свои тёплые ладони и поцеловала её в губы.
– Погоди ужин накрывать, – сказала она. – Принеси-ка мой новый лук и колчан со стрелами: надобно мне кое-куда сбегать…
– Это ещё куда? – сразу насторожилась Дарёна, холодея. – Что стряслось?
– Ничего страшного не стряслось, ладушка, – засмеялась женщина-кошка. – Я скоро.
Она взяла лук, подаренный ей к свадьбе градоначальницей Радославой, сестрой Радимиры, повесила за спину колчан и без каких-либо дальнейших объяснений выскользнула из дома, оставив жену в тревожном недоумении. Дарёна никогда особо не любила оружие, а с некоторых пор начала чувствовать наводящий мертвенную жуть холод, исходивший от него. Меч Млады она обходила стороной за версту, старалась не прикасаться к нему и даже не глядеть в его сторону, иначе этот холод вонзался ей под сердце невидимой острой сосулькой и подолгу не таял. Разговоры около страшного слова «война» вроде поутихли, но тревога ещё бродила вокруг, днём прячась, а ночами выходя из укрытия и приветствуя луну протяжным воем. Дожидаясь Младу, Дарёна ни разу не присела – всё расхаживала из угла в угол, не находя себе места. Что же случилось? Зачем Младе лук и стрелы? Не поохотиться же ей вздумалось на ночь глядя? Хотя порой она приносила добычу и с ночного дозора…
И вот – дверь снова открылась, и Дарёна застыла в ожидании. Млада вернулась с головы до ног мокрая, держа за лапы лебедя с торчавшей из-под крыла стрелой. Кровь алела на белоснежных перьях и стучала у Дарёны в висках.
– Ну вот, и лук новый опробовала, – сказала Млада весело. – Что ты так смотришь, Дарёнка? За добытой лебёдкой пришлось в воду лезть, оттого и мокрая я.
А у Дарёны стояли перед глазами милующиеся лебеди, которых она видела на озере днём… Каким-то непостижимым образом она была уверена, что Млада подстрелила лебёдушку именно из этой пары: мысль эта, минуя трезвый разум, безрассудно ударила ей прямо в сердце. Что-то горячее лопнуло в груди, в горле колючим ежом свернулся невыносимый комок.
– Млада… зачем ты? – трясущимися, мокрыми от набегающих слёз губами пролепетала Дарёна. – Зачем ты её?.. А лебедь… вдовым остался… без своей супруги! Не найдёт он теперь себе другую возлюбленную… Не будет у него больше лебедяточек малых…
– Дарёнка, чего это ты вдруг? – удивилась Млада, сначала усмехнувшись, а потом озадаченно нахмурившись.
– А если бы меня кто-нибудь… вот так? – со вскипающим сквозь слёзы горьким гневом вскричала Дарёна. – Что бы ты почувствовала? Скоро бы утешилась?
Усмешка окончательно стёрлась с губ Млады, сменившись тревожной серьёзностью. Положив добычу на лавку и прислонив к стене лук и стрелы, она принялась ласково вытирать слёзы со щёк Дарёны.
– Дарёнушка, ну что ты такое говоришь… При чём тут это? Что с тобой? Ты прямо сама не своя сегодня… Так из-за птицы убиваться! Неужто ты лебедя жареного не кушала никогда?
Дарёна и сама не могла объяснить, отчего вдруг так расчувствовалась. Отец её был княжеским ловчим и, разумеется, часто приносил к своему столу лесную дичь и птицу; лебедя он тоже порой добывал, матушка запекала, а Дарёна ела – да что там говорить, просто уплетала за обе щеки без особого душевного трепета и зазрения совести. Теперь же всё изменилось бесповоротно.
– Прошу тебя, пожалуйста, Млада… – всхлипывала она, до боли под ключицами вздрагивая плечами. – Обещай мне больше никогда лебедей не трогать… Они же… как люди! Тоже любят друг друга… Ты лебедушку убила, а лебедь любимой своей лишился!.. Я сегодня бельё на озере полоскала, а они плавали там… Клювами друг друга гладили, ласкали… А теперь вот… – Кивнув на убитую птицу, безжизненно свесившую с лавки голову на длинной шее, Дарёна закрыла лицо руками и затряслась от рыданий.
– Ш-ш… Ну всё, всё. – Мягко отняв руки Дарёны от лица, Млада покрыла её мокрые щёки градом быстрых поцелуев. – Не плачь, горлинка, не убивайся… Откуда ж мне было знать, что ты у меня такая жалостливая? А гусей да уток ты мне тоже запретишь добывать? А может, и прочего зверя? Да и рыбу уж заодно? Что же мы тогда кушать будем, а, ладушка? Ты учти: я на кашах да овощах не протяну – озверею!
Говорила она это полушутливо, гладя Дарёну по щекам и легонько чмокая в брови и нос, но не обнимая из-за своей мокрой одежды. А Дарёна всё гнула своё:
– Обещай лебедей не убивать. Прошу тебя!
– Хорошо, родная, будь по-твоему, – вздохнула Млада. – Только не горюй так. Обойдёмся и без лебедей… Гуси да утки, пожалуй, даже повкуснее будут. Хотя и лебедь тоже ничего, особливо если его сначала в уксусе ячменном выдержать…
– Готовить меня не проси, лебедя печь не стану, – всхлипнула Дарёна, постепенно успокаиваясь. – И есть тоже.