Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы.
Шрифт:
Проходя мимо птицеловов, продававших пойманных ими певчих птах, она поняла: вот какой подарок нужен! Сами птички стоили дёшево – по два-три серебряника, а вот клетки – дороже, но Цветанка решила не скупиться и полезла за кошельком… Ан кошелька-то и не было. Сразу поняв, чьих рук это дело, она обвела глазами толпу. Мелькнула знакомая шапка… Он или не он? Взявшись за янтарное ожерелье, Цветанка вновь ощутила его живое тепло.
«Обернись, засранец, – сверля жарким взглядом затылок парня, мысленно приказывала она. – Обернись!»
Словно услышав её повеление, парень обернулся, колко блеснул бирюзой
«Отдавай то, что не твоё!» – прошипела она, занося кулак для удара.
Закрываясь руками, воришка хохотал. От такой наглости Цветанку будто кнутом огрели меж лопаток, и она едва не врезала по этой смеющейся мордахе.
«На, на, на», – сдался парень, и брошенный им кошелёк легонько ударил Цветанку в грудь.
«Вот гадёныш», – процедила она и поднялась со своими деньгами на ноги.
«Меня Нетарем звать, – представился воришка, отряхиваясь. – Ярилко мне тебя испытать велел».
«Вон оно что, – промолвила Цветанка, чувствуя, как первоначальный гнев охладевает. – И как? Гожусь я?»
«Годишься, – ухмыльнулся Нетарь. – Хватка у тебя что надо, даже не скажешь по тебе, что только два дня в деле. Не серчай уж, что мошну твою подрезал – то проверка была».
«Ладно», – смягчилась Цветанка.
Она купила малиновку в клетке. Подходя к знакомому забору, она вздрогнула от радости: голосок Нежаны хрустально выводил «Соловушку». Цветанка повторила вчерашний знак. Прошуршав сквозь листву, камень упал где-то за забором, а голос стих. Доски отодвинулись, и Цветанка вместе с клеткой протиснулась в прохладную гущу вишнёвых кустов.
«Это тебе», – прошептала она.
Нежана нахмурилась: казалось, подарок её не обрадовал, и сердце Цветанки облилось холодом.
«Бедная птичка! – покачала богатая девочка головой. – Разве ей место в клетке? Радовать своими песнями она сможет только на свободе… Что за нелюди эти птицеловы!»
Она открыла клетку, и малиновка тут же выпорхнула на волю, скрывшись в кроне дерева, а семь серебряников Цветанки оказались выброшенными на ветер. Впрочем, смутно она чувствовала правоту Нежаны, а потому не стала её упрекать. А та вздохнула, усаживаясь в траву под кустом:
«Иногда мне кажется, будто я – такая же пташка в золотой клетке… Хочется улететь отсюда далеко-далеко, за речку, в лес, на волю вольную, вот только крыльев нету».
Цветанка присела подле неё, а про себя удивлялась: как можно, имея всё на свете, желать улететь от этого, покинуть роскошный, уютный и красивый дом, где живёшь сытая и согретая, с кучей слуг и родителями, души в своём чаде не чающими?
«Ты представить себе не можешь, как мне душно дома, – с блёстками тоски под мохнатыми ресницами промолвила Нежана. – Только знай себе, сиди в светлице и рукодельничай… Лишь в сад выйти можно, а на улицу – ни ногой. Я выбиралась несколько раз через эту дыру в заборе, но всякий раз возвращалась».
«Почему?» – сиплым от нахлынувшего волнения голосом спросила Цветанка.
«Потому что знаю, что матушка убиваться будет, – вздохнула Нежана. – Жалко мне её. Она мне добра желает… Хотя и не понимает, что я, быть может, иной доли хочу, а не той, какую она для меня подходящей считает».
«А какой доли ты хочешь?» – едва дыша, прошептала Цветанка.
«Свободы, – сведя красивые тёмные брови в ожесточённую черту, ответила Нежана. – Сама хочу выбирать и дорогу, и человека, с которым по той дороге пойду. Но у нас иначе заведено: светлица, рукоделие, а потом – замуж… Вот и вся моя доля. Со дня на день мне исполняется тринадцать лет, а батюшка с матушкой уже давно жениха мне подыскивают».
Цветанка начинала понемногу понимать её тоску. Пожалуй, она сама тоже не смогла бы жить хоть и в роскоши, да в неволе, под строгим присмотром: туда не ходи, этого не делай… А уж при мысли о женихах её просто передёргивало, а к горлу подступал шероховатый, противный ком.
«Ох как тесно мне здесь, дышать нечем, – закрывая глаза, шептала Нежана в жутковатом исступлении, от одного вида которого у Цветанки бежали по лопаткам мурашки, а сердце накрывало невыносимое, как зубная боль, томление. – Только и радости мне, что этот сад да песни, в которые я всю мою кручину вкладываю. Пою, а сама думаю: быть может, кто и услышит не ушами, но душой, поймёт меня и заберёт отсюда. Кто-нибудь, кому моя тоска понятна будет, как своя собственная. Может, и у него будет своя кручинушка, своя боль, от которой душа его тонкой станет и к чужой боли восприимчивой… Быть может, если б встретились мы с ним, то печаль душевную друг другу исцелили бы».
Цветанка сидела, набычившись и испытывая неясную ревность к этим мечтам, к этому человеку, о котором Нежана грезила. Ведь если он придёт и заберёт её, то Цветанке больше не видать хрустальноголосой певуньи, как своих ушей!
«А ты грамоту знаешь?» – спросила она, чтобы перевести разговор в другое русло.
Очнувшись, Нежана заморгала, будто стряхивала с ресниц свои недосягаемые мечты.
«Да, грамоте я учена… А что?»
«А меня научишь? – попросила Цветанка. – А то тёмным да дремучим человеком быть плохо. Из всей науки я только пальцы на своих руках пересчитать умею».
«Ну, коли хочешь, могу научить, – нехотя согласилась Нежана, по-видимому, ещё не вышедшая из-под власти своих свободолюбивых дум. – Приходи завтра, да принеси берёсты побольше… А сейчас пора мне, а то нянька хватится».
Надобность расставания резанула по сердцу острым лезвием, и тёплая кровь заструилась по нему, а боль аукнулась по всей груди. Неловко складывая губы дудочкой, Цветанка потянулась к Нежане. Та догадалась и с тихим смешком поцеловала её.
Пытаясь понять, что происходит с нею, Цветанка долго бродила по берегу реки. Высокая трава щекотала ладони, солнце пыталось отогнать от себя тёмно-сизые грозовые облака, а перед глазами вставало лицо с глубокими, как два колодца, глазами, мечтательно устремлёнными к небу. Значит, песнями своими Нежана старалась привлечь чуткого человека, способного понять её стремления. Но в Цветанке, судя по всему, она такого человека не видела, хотя та и уловила звук тоскливой струнки в её голосе, и в ответ на него в её душе запела такая же струна. Ну почему? Хотелось выть от тоски. Представив себе Нежану замужем за каким-нибудь богатым стариком, Цветанка оскалилась и сплюнула.