Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
Шрифт:
– Кушай, кушай, лада. – Цветанка подвинула ей блюдо.
Млиница взяла пирожок и принялась понемножку отщипывать, и воровка с грустным теплом на сердце погладила её по голове, как маленькую.
– Ну, жёнушка, как жить будем? – усмехнулась она. – Пойдёшь ко мне? Я с названной сестрицей Невзорой живу и с двумя детишками – Смолко и Светланкой. Смолко – это сеструхин сынок, Марушин пёс, как и мы с Невзорой. А Светланка – человеческое дитё, воспитанница моя и свет сердца моего.
Млиница сжалась под ласкающей рукой Цветанки и втянула голову в плечи, держа
– Ох, нет, только не в лес, – несмело улыбнулась она. – Не зови, я там от страха умру. Зверей диких боюсь и оборотней. Лучше я дома останусь, а ты ко мне приходи, когда захочешь.
На том и порешили. Перед уходом Цветанка сделала кое-какие дела по дому: натаскала воды, намолола муки на ручном жёрнове. Млиница всюду ходила за нею, то и дело пуская слезу – то над сделанной рукой свёкра упряжью, то над мужниной рубашкой, то над тряпичными куколками дочек. Свежо было смертельное горе в её сердце, но в затянутом влажной поволокой взгляде женщины проблёскивала надежда, когда она смотрела на Цветанку. А воровка чесала в затылке: досталось ей вместе с женой и приличное хозяйство. Глядя на изящное кружево деревянной резьбы, украшавшей дом, на опрятно сложенную дровницу, она везде чувствовала рачительную руку мужчины-хозяина. Жила семья, не тужила, хлеб сеяла, скотину держала, детей воспитывала… Пришли навии – и не стало ни мужа работящего, ни родителей пожилых, ни детушек малых. Лежал в сарае добрый, начищенный плуг и прочие землепашеские принадлежности, да некому ими трудиться стало. Коней и быков забрали и сожрали враги, осталась одна корова с телёнком, коза с козлом да немного птицы. Кулаки Цветанки сжались, зубы скрипнули, ожил в сердце начавший было остывать уголёк гнева. Нет, не порки кнутом заслужил Ойхерд! Жалела воровка теперь, что в его очи бесстыжие не плюнула и не всадила нож ему в сердце. Хотелось бы ей теперь привести его к этой вдове да заставить его у неё в ногах валяться и вымаливать прощение…
А потом, подумав, Цветанка рассудила: толку-то с того, если б она зарубила пять навиев, а на шестом сама голову сложила? Кто привёз бы в разорённое Зайково обоз с продовольствием? Права была Невзора – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Если этот навий так горевал, что Маруша за оскорбление белой волчицы лишит его своего благоволения, грех было не воспользоваться этим. Каждый должен заниматься тем, что у него лучше всего получается: воины – воевать, а плуты – плутовать. И уж коли из Цветанкиного плутовства выходил кое-какой прок, то почему бы нет?…
– Не тужи, голубушка, – сказала она, обняв Млиницу за скорбно поникшие плечи. – Выстоим, выживем. Я тебя в беде не брошу.
– К чему мне моя жизнь теперь? – проронила та. – В детушках жила душа моя, а их не стало – и света моего не стало.
– Вот как с тобой быть? – вздохнула воровка. – И домой мне надобно, и тебя боюсь оставить: чего доброго, ещё сотворишь с собой что-нибудь… А ну-ка, собирайся, подруженька, пойдёшь со мною в лес. Мы хоть и волки, да не совсем. Не съедим тебя. Поживёшь с нами, покуда в голове не прояснится.
Млиница испугалась, принялась со слезами отнекиваться, но Цветанка сама собрала в узелок кое-какое бельё и одёжу, взвалила его на одно плечо, а через второе перекинула брыкающуюся и рыдающую женщину. Стремительно проскользив несколько вёрст по слою хмари на земле, она поставила Млиницу на ноги. Некуда той стало деваться: кругом лес дремучий – тишь жуткая.
– Ох, лучше прямо здесь меня сожри! – голосила Млиница,
– Глупая ты баба, – хмыкнула воровка-оборотень. – Ежели б мне тебя сожрать понадобилось, от тебя уж давно и косточек не осталось бы. Жизнь твою хочу я уберечь, дурёха. Не шуми, идём-ка лучше.
Повесив узелок себе за спину, она подхватила Млиницу на руки и понесла дальше.
– Ох, кто ж там за скотиной-то ходить будет! – причитала женщина. – Дом-то мой на кого останется!
– Я сбегаю, договорюсь с твоими соседями, – утешила её Цветанка. – Мир не без добрых людей, пособят. Скотина не помрёт, сыта будет, а по стенам не горюй. Они стоят – есть-пить не просят.
Млиница так тряслась от ужаса, что ноги отказались ей служить, и Цветанке пришлось переносить её через порог лесного домика, точно невесту. А дома всё шло своим чередом: в печке пыхтела каша и дозревала грибная похлёбка с луком и горохом, а Невзора кормила грудью Светланку. Смолко в волчьем облике, превратив чисто обглоданную оленью лопатку в игрушку, весело гонял её по горнице – забрасывал под лавку и потом с пыхтением доставал оттуда.
– Ну, вот мы и дома, – сказала Цветанка, ставя Млиницу на ноги.
Поспешила воровка отпускать её: приняв, видно, оленью кость за человечью, та упала без чувств. Смолко тем временем загнал лопатку глубоко в подпечек и теперь озадаченно скулил – не мог протиснуться в узкое пространство, чтоб достать свою игрушку. Цветанка уложила Млиницу на лавку и принялась брызгать ей в лицо водой, а Невзора спросила:
– Это ещё что за гостья?
– Да вот, привела в Зайково обоз, а они меня этак отблагодарили, – усмехнулась воровка, похлопывая Млиницу по щекам. – Отдали Зайцу в жёны вдовушку. У неё вся семья погибла. Не знаю вот, что теперь с этим подарочком делать… Одну оставить страшно, ещё руки на себя наложит, а к нам идти – в крик, в слёзы: «Боюсь, боюсь!» Беда с ней, одним словом.
Когда Млиница открыла глаза и села, к её коленям приласкался Смолко. Он ещё не успел вырасти в огромного, чудовищного зверюгу и выглядел вполне умильно со своей смешной пушистой мордахой и круглыми, детски-несмышлёными глазёнками. Поставив лапы Млинице на колени, он облизал ей лицо мокрым розовым языком.
– Славный… щеночек, – пролепетала та, прижимаясь к стене.
Смолко сообразил, что в зверином облике он великоват и этак ему кость не достать, а потому перекинулся в хорошенького крепкого малыша. Когда он полез на четвереньках в подпечек, Млиница немного осмелела и даже засмеялась над его ужимками, а при виде сосущей грудь Светланки у неё влажно заблестели глаза. Видно, она вспомнила своих детишек.
Усилия Смолко между тем увенчались успехом, и он торжествующе выбрался из подпечка с лопаткой в зубах. Млиница вздрогнула, и Цветанка с усмешкой успокоила её:
– Да не бойся ты. Мы людей не едим. Не видишь, что ль, что кость – звериная?
Наевшаяся Светланка с любопытством посмотрела на незнакомку и растянула ротик в забавной щербатой улыбке, которая отразилась на лице Млиницы, как в зеркале. Видя, что дитя действует на впечатлительную гостью умиротворяюще, Невзора вручила девочку ей: