Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
– Дядя Камдуг, мы не хотим устраивать бойню, лучше отдай Миринэ миром, – увещевали дружинники Темгура.
Тот оставался непреклонен.
– Вот и не устраивайте – уходите. Миринэ останется здесь.
Дружинники мялись у ворот, не решаясь начинать кровопролитие. Дядю Камдуга они хорошо знали, не так давно ездили с ним за телом Нугрура... И вот теперь – поднимать на него и его семью руку?
– Хорошо, мы уйдём, – сказали они наконец. – Но когда вернётся господин Темгур, он может отдать приказ, которого нам нельзя будет ослушаться.
– Вот когда он вернётся, тогда и поговорим, –
Они ушли, а семейство дяди вернулось к своим делам как ни в чём не бывало. Миринэ трясло мелкой дрожью: из-за неё едва не началась резня... Мужчины стояли друг напротив друга, готовые схлестнуться, и только какое-то чудо удержало их от схватки.
– Дядя Камдуг, я не хочу ничьей гибели, – со слезами обняв хозяина дома, пробормотала девушка. – Я лучше вернусь домой...
– Ничего, милая, не робей, – сказал тот, поглаживая её по спине и плечам. – Всё обойдётся, вот увидишь. Не будем терять времени, надо собрать старейшин и как можно скорее вооружиться их решением против этой неуместной и непозволительной свадьбы.
Оставалось уповать на ещё одно чудо – чтобы Темгура что-нибудь как следует задержало.
И чудо случилось. Темгур к вечеру так и не появился, а потом стало известно, что его не будет дома целую неделю – какие-то непредвиденные важные дела вынуждали его уехать. За это время дядя Камдуг успел собрать старейшин и объяснить им суть вопроса. Степенные старцы рассудили: такой брак не должен заключаться.
Миринэ от всех этих переживаний прихворнула. Озноб и слабость охватили её, а чудодейственный белогорский мёд, как назло, остался дома. Её лечили, как умели, травяными снадобьями, но это слабо помогало. Чтоб хворь покинула её тело, требовалось восстановление душевного покоя – так рассудил мудрый дядя Камдуг, и девушка чувствовала его правоту. Но кто кроме Миромари мог принести её душе покой и счастье? Где же синеглазая кошка, когда же она вернётся? От тоски по ней гордые очи Миринэ украдкой мочили подушку слезами – когда никто не видел.
«Возвращайся скорее, радость сердца моего, – посылала девушка в небо отчаянную мольбу, и та чёрной ласточкой летела далеко-далеко – туда, где сейчас, должно быть, сражалась женщина-кошка. – Нет мне без тебя жизни...»
Миринэ была охвачена жаром и тяжкой головной болью, когда наконец вернулся Темгур. Она слышала голос отчима у ворот, требовавший отдать её ему, и сжималась в больной, измученный комочек.
– Да будет тебе известно, что старейшины наложили запрет на этот брак, – объявил дядя Камдуг, не пуская Темгура даже на порог дома. – То, что ты задумал, немыслимо и нелепо, а потому непозволительно!
– Да плевать я хотел на старейшин! – крикнул Темгур. – Я здесь власть, я! И закон – тоже я. Что хочу, то и делаю, на моей стороне сила. У меня – воины, у меня – оружие, я и прав. И никто мне не указ!
– Если для тебя даже слово отцов ничего не значит, дрянь ты, а не человек, – сказал дядя Камдуг. – Ни одного друга не останется у тебя, никто не примет тебя в своём доме и не подаст руки. Ты или безумец, или мерзавец, от которого отвернутся все, кто когда-либо знал тебя. Власть у того, кого уважают, а к тебе уважения быть не
– Власть у того, кого боятся! – залаял жутким смехом Темгур. – О каких друзьях ты говоришь, Камдуг? У меня их отродясь не было – и ничего, как-то обходился без дружбы и многого добился в жизни!
– Зря ты так думаешь, Темгур, – с глухим рокотом печали и негодования молвил дядя Камдуг. – Всё, что люди делали для тебя, они делали не из страха перед тобой, а по своей доброй воле. А добивался ты своих целей хитростью, изворотливостью и кривдой, нет света и благородства в твоей жестокой душе. Это давно было видно, но люди до последнего давали тебе возможность показать себя с хорошей стороны, верили и помогали тебе. Они заранее считали тебя достойным человеком, но ты не заслужил чести считаться таковым, не оправдал доверия. Больше его не будет. Что ж, если ты не уважаешь решение старейшин, мы обратимся к самому князю Астанмуру, чтоб он тебя приструнил! Найдётся на тебя управа.
– Князю сейчас недосуг, да и в чужие семейные дела он вмешиваться не станет. Довольно болтовни! – Темгур хотел возвысить голос до громового рёва, но недоставало ему благородной мощи – вместо львиного рыка получался хрипло-басовитый собачий брёх. – Отдайте Миринэ по-хорошему, иначе прольётся кровь!
Прихрамывая на своей деревянной ноге, дядя Камдуг вышел вперёд. Все мужчины его семьи спокойно и твёрдо ждали, готовые сражаться, и мгновения дрожали в воздухе, звенели тетивами, стонали натянутыми струнами нервов.
– Ребятки, – обратился дядя к дружинникам Темгура. – Неужели вы готовы лить кровь по приказу этого бесчестного человека? То, что он творит – зло, но я верю, что многие из вас оказались на его стороне по ошибке и заблуждению. Неужели вы согласны с ним? Или вам всё равно, и вы готовы убивать любого, на кого он укажет? Он платит вам, но деньги решают не всё.
– Хватит болтать, старик, – крикнул ему кто-то из тех, к кому его слова были обращены. – Отдавай девчонку, или вам всем конец!
– А вот ты выбрал этого человека господином сознательно, – сказал дядя Камдуг. – А значит, ты – такой же, как он. Подобное притягивается к подобному.
Больше Миринэ не могла смотреть на это, прильнув горящим лбом к окну. Она не могла допустить кровопролития. Охваченное жаром и лихорадкой тело плохо повиновалось, шаталось от стены к стене, ноги отказывались её нести и подкашивались, но Миринэ шла – падала, поднималась, но шла, держась за стены.
– Не надо, – прохрипела она, уцепившись за косяк открытой двери. – Не надо убивать друг друга из-за меня, я не стою того!..
– Детка, иди сейчас же в дом! – вскричал дядя Камдуг, обернувшись и сверкнув глазами.
– Нет, дядя... – Собрав остатки сил, Миринэ отпустила косяк и сделала несколько шатких шагов вперёд. – Если прольётся кровь, я не смогу жить с этим бременем на душе.
Всадники, факелы, частокол конских ног – всё сливалось перед её глазами в тошнотворную круговерть. Где-то там был Темгур, но она не различала размытых лиц. Силы иссякли, и она осела наземь, вцепившись раскрытыми пальцами в прохладную, сырую землю двора.
– Я возвращаюсь, – сказала она. – Не надо жертв ради меня.