Дочери Волхова
Шрифт:
Он уже успел натянуть кольчугу, рядом отрок держал его шлем восточной работы, а другой отрок – щит, и во всем этом веселый киевский посол выглядел истинным воином – сразу стали бросаться в глаза его высокий рост и крепкое сложение. Вид у него был несколько озабоченный, но не испуганный – сражение было для него вполне привычной неприятностью, но не поводом волноваться.
– Не бойся, зорька ясная! – Увидев побледневшее лицо Дивляны, он улыбнулся ей широко и открыто, как и всегда: – Не тревожься, не отдадим мы тебя злому ворогу! Чего хотят-то? – обратился он к Велему. – За невестой, думаешь, пришли?
– Оно самое. – Велем кивнул, поправляя варяжский шлем. – Вольга упрямый, как гора каменная, а отец его горд. Я и думал, что не смолчат они, не проглотят такую
– И я с тобой!
– И я! – тихо, но твердо подхватила Дивляна.
– Ты-то… – начал Велем, но замолчал.
Девушке нечего делать в переговорах перед возможной битвой, но в лице сестры он увидел нечто необычное – отрешенность и вместе с тем уверенность, внутренний свет, словно поднимающий ее над всем земным. Что-то подобное он уже видел… когда она стояла на вышитом полотне перед жертвенником, с золотым ожерельем на груди, а племя словеничей воздавало ей почести, как своей богине. Сейчас не было ни вышитого полотна, ни золотого ожерелья – на ней была простая свита из толстой шерсти, крашенная мареновым корнем и обшитая тонкими полосками желто-золотистого шелка. Ветер трепал ее рыжие волосы, задувал тонкие прядки в глаза, и она отводила их рукой, чтобы не мешали смотреть, – девичью тканку девушка уже не носила, а женского убора ей еще не полагалось. И все же божественное сияние оставалось с ней, и ее сходство с Яромилой показалось Велему заметным, как никогда раньше.
Со стороны озера шли дождевые тучи, синевато-серая стена придвигалась все ближе. Порывы ветра несли запах влаги, тревожили, заставляли невольно думать об укрытии. Вдали над берегом вспыхивали молнии – будто дерево белого золота вдруг вырастало между землей и небом и тут же исчезало.
Велем, Белотур, Дивляна и десяток воинов двинулись вдоль берега, туда, где высадились плесковичи и где сквозь кусты угадывалось движение.
Выйдя из-за развесистых ив, ладожане увидели плесковичей уже совсем близко, в паре десятков шагов. Здесь тоже были два воеводы со своими людьми. И, глянув туда, Дивляна невольно ахнула – узнала самого князя Судислава. Второй, рыжебородый, был знаменитый воевода Рощень, много раз одерживавший победы над варяжскими находниками.
– Князь Судила! – Велем узнал его в тот же миг. – Сам приехал. Вольги-то не видишь? – Он обернулся к сестре, но она, побледнев еще сильнее, покачала головой.
Ей казалось, появись сейчас перед ней Вольга – сердце не выдержит и разорвется.
– Понятное дело! – заметил Гребень, тоже в шлеме, непривычно чужой и суровый. – Их же двое в роду, а князь Судила не дурак, чтобы обоих в одну битву вести. Оба полягут – Плесков изборским князьям достанется. Видно, Вольгу дома оставил.
Сблизившись шагов на десять, ладожане и плесковичи остановились, выжидательно разглядывая друг друга. Князь Судислав был далеко не молод. Его первая семья со взрослыми сыновьями и двумя маленькими внуками погибла лет двадцать пять назад во время варяжской войны, когда захваченный врагами Плесков сгорел вместе с последними защитниками. После этого он взял молодую жену, от которой и родились Вольга и Любозвана. Самому ему перевалило за шестьдесят. Это был высокий худощавый мужчина, сам из варягов по матери, что сказывалось в его продолговатом лице с высоким и широким лбом; впалые щеки, резко очерченные, обтянутые кожей скулы, густые косматые брови, пристальный взгляд глубоко посаженных глаз придавали ему суровый и непримиримый вид. Сын и дочь его оба уродились в свою красавицу мать и с отцом не имели никакого сходства. На грудь, затянутую кольчугой, спускалась длинная узкая борода; прежде светловолосый, теперь князь Судила совсем поседел.
Взгляд, которым он окинул Велема, Белотура и Дивляну, стоявшую между ними, сразу сказал им, что ради этой встречи он и явился сюда и ничуть не удивлен, обнаружив этих троих вместе.
– Здоров ли ты, Судислав Володиславич? – Велем, видя перед собой человека старше годами и более высокого рода, поклонился первым. Двое других поклонились тоже: Белотур – с достоинством, а Дивляна – с тайным чувство вины. – Не на лов ли ты собрался с дружиной? Что же за дичь думаешь бить?
– Здравствуй и ты, Велемысл Домагостич, – ответил князь Судила. – И добрые люди, что с тобой. Собрался на лов я, это ты верно сказал. Добыть думаю белу лебедушку, что сын мой подстрелил, да лихие люди отняли.
– Не в своих угодьях сын твой охотился, – ответил Белотур, и теперь на его лице не было привычной улыбки. – У другого ловца хотел он добычу перенять, что за лебедь белую честно выкуп дал. За такие дела кровью платят, а твой сын невредим ушел. За то ему и благодарить бы богов, чуров и род Домагостев, что по старой дружбе ему обиду простить хотел. А ты, муж годами старый и летами умудренный, из своей же вины новую вражду раздуваешь.
– Сына моего обиду не спущу, хоть и стар я! – с гневом ответил князь Судила. В молодости такой же пылкий и упрямый, как Вольга, с годами он научился сдерживаться, но сердце его кипело. – Лучше в битве паду и к дедам отправлюсь с честью, чем допущу, чтобы род мой обидами позорили!
– Хоть бы о роде своем порадел, Судиславе! – добавил Велем. – Двое вас всего с Вольгой осталось – падете оба, и что с Плесковом станет? Кому достанется?
– Лучше роду погибнуть, да честь сохранить, чем в позоре жить! Ты, Велеме, женился, я вижу? – Князь Судила окинул взглядом более длинную рубашку собеседника и молоденькую бородку, которую тот теперь получил право отпустить. – Может, и детей родил? Нет еще?
– От молодой жены после свадьбы через пятерицу уехал. А жена моя – Вышеславна, Остроборова внучка. Так что мы родней крепки, угроз не побоимся.
– А совести своей не боитесь? – Князь Судила пронзил его острым взглядом. – Буду с тобой говорить, с тебя и ответ спрашивать, коли ты зрелый муж и род тебе доверил сестру замуж везти. Зачем вы, Витонежичи, у моего сына жену отобрали? Любит он вашу девку, а она его, сговорились меж собой, увез он ее домой, чтобы свадьбу справить и жить по чести, как еще с дедовых времен обычай идет. А вы что делаете? Как разбойник, налетел ты на них, сына ранил, невесту отнял, а теперь вон везешь ее за тридевять земель как ни в чем не бывало!
– Что ты такое говоришь, князь Судислав? – сдерживая досаду, отозвался Велем. Все это он уже слышал от самого Вольги, но надеялся, что его седобородый отец все-таки нажил побольше ума. – Род наш разве отпускал ее за твоего сына? Разве хлеб отец над ней ломал, с чурами разлучая? Или вы вено платили? Не было такого! Вольга ее умыкнул, как робу, как кобылицу какую-нибудь, а она ведь не роба, она – дочь старшего рода ладожского, и всему нашему роду это бесчестье!
– А нам, скажешь, не бесчестье? Мой сын хотел ее сватать. Он вам с русью биться помогал, и только чуры ведают, где вы все были бы с дочерями вашими, если бы он князя Одда с дружиной не привел. Времени нам не хватило немного, чтобы посвататься. Сам я хотел ехать к вам сына сватать, честь оказать, потому как после плесковского рода ваш любшанский род – первый на землях Велесовых. Вы подмогу нашу приняли, а как до расплаты дело дошло – другого жениха нашли. Или он лучше нас? – князь Судила с неприязнью глянул на Белотура. – Или собой краше, или родом выше? Или выкуп дает богаче?
– Не мое дело – рассуждать, какой жених лучше. Отец решил, родичи согласились, а мое дело – исполнять.
– По всей земле о нас молва пойдет – плесковских-де князей обманули, в дураках оставили. Я, покуда жив, с молвой такой не смирюсь. Ты, Домагостич, с дружиной пришел, и я с дружиной. Хочешь биться – будем биться. А хочешь – помиримся, невесту я заберу, а тебя отпущу с честью и еще выкуп в Ладогу пришлю. И будем снова жить, как раньше жили.
– Битвы мы не побоимся, – ответил Велем, твердо глядя в суровое лицо старика. – Кому победа достанется, то Перуну решать. Но и будет твой верх, отец обиду не проглотит, и быть между словенами и кривичами войне. Про дочь твою единственную подумай, что сейчас в Словенске живет. А погибнете оба – Дедобор Гордеславич изборский в Плескове князем сядет. Не лучше ли нам миром дело решить?