Дочка людоеда, или приключения Недобежкина
Шрифт:
— Хорошо было бы поесть! — деликатно намекнул обладатель золотого зуба. — Я узнал, куда они поехали, в гостиницу „Пекин". Какой-то восьмой подъезд со двора, номера „люкс" на третьем этаже.
— Ты прав, нам тоже куда-то надо заехать поесть. Найди такси! — приказал аспирант своему „секретарю", взглянув на часы. Было пять минут одиннадцатого. — Заедем в „Ландыш", чтобы не привлекать внимания. Он как раз работает до одиннадцати и тут недалеко, там и перекусим.
Недобежкин еще боялся шикарных ресторанов, к тому же ему хотелось поскорее оказаться дома,
Шелковников понимающе кивнул, сделал несколько вихляющих движений, долженствующих означать лихорадочные поиски такси, но, так как на этом пятачке их не было, бросился к набережной, однако вспомнил что-то, остановился посреди черного асфальта и хитро сощурился.
— У меня проблема. Я забыл дома свой кошелек, как же я смогу ловить такси? Таксист сразу поймет, что я не при деньгах, и не остановится. Не будете ли вы так любезны, Аркадии Михайлович, одолжить мне под залог моего недвижимого имущества сколько-нибудь по текущему курсу? — скопировал „слуга" чью-то очень деликатную речь. Шелков ников в своих университетах искал культурных людей, а найдя, учился у них светским манерам. В кино он мечтал, как минимум, играть графских лакеев.
— По текущему курсу ты получишь… — Недобежкин заглянул в свой кошелек и вынул оттуда пять сотенных бумажек. — За причиненный ущерб, за любовь к прекрасному, за твои будущие заслуги. Пятьсот рублей. Без отдачи. На мелкие расходы.
Шелковников, услышав такую цифру, затрясся. Это была сумма! Он захрустел деньгами в пальцах, и ему захотелось завтра же сбежать от Недобежкина, чтобы посидеть с ребятами в одном культурном подвальчике, где, как он знал, собираются сантехники, электрики и дворники ДЭЗа номер шестнадцать. Он вообразил их восторг, когда он, появившись, начнет из портфеля выставлять на стол одну за другой поллитровки с надписью „Пшеничная".
— Шелковников, ну, ты даешь, в натуре!.. — крикнет электрик Бархоткин.
— Витенька, ты что остолбенел? Давай зайчиком, зайчиком, а то съедят. Я тебя съем, дорогой.
Шелковников осоловело открыл глаза и не узнал своего хозяина С Недобежкиным произошло что-то странное. Аркадий Михайлович словно стал гораздо выше ростом, между ним и Шелковниковым пролегла непроходимая пропасть; Недобежкин отныне был для него человеком дающим, а он — Шелковников — берущим. Недобежкин давал мертвое, а получал — живое, душу берущего. Единственное, что связывало их теперь через эту бездонную пропасть, были руки, протягивающие и берущие деньги. Слезы навернулись у юного бомжа, он мечтал о дружбе со своим покровителем. Но какая дружба может быть между богачом и нищим, соглядатаем и его жертвой?
Глава 10
МУХИ СЛЕТАЮТСЯ НА МЕД
Как только такси остановилось во дворе строений 7/9 по Палихе, Витя Шелковников попытался пулей вылететь из него, чтобы, как в иностранных фильмах, успеть открыть противоположную дверцу перед своим хозяином. Но быть вечером таким же проворным, как поутру, после того, как в течение дня тебя столько раз кидали на пол и били об стенку, оказалось делом затруднительным. Все-таки юный бомж силой духа преодолел мольбу тела о покое и побежал открывать дверцу, но Недобежкин вылез из такси без его помощи.
— Где же ты будешь спать? — вслух задумался аспирант. Ведь нельзя же было приглашать Витю в кладовую сокровищ, в которую превратилась его комната.
— Не волнуйтесь, Аркадий Михайлович, у меня есть апартаменты, прямо над вашими, в мансарде. Раз уж я ваш секретарь, то должен жить в мансарде.
— В мансарде?! — повторил аспирант. — Зачем же в мансарде? Теперь, с твоими деньгами, ты можешь устроиться хоть в гостинице „Россия". Зачем же ты будешь лишать себя человеческих условий.
— Клянусь вам, Аркадий Михайлович, у меня там абсолютно человеческие условия! — испугался Шелковников, что Недобежкин захочет отделаться от него. — Совершенно человеческие условия: тихо, много места, свежий воздух. У меня там в уголку, в укромном местечке, матрасик, газелей, я даже ночничок провел — люблю читать на сон грядущий. Клянусь вам, там хорошо, а чуть что — палкой мне в потолок постучите, и я к вашим услугам.
— В мансарде, ну что ж. Для начала неплохо! Каждому свое. Начать можно и с чердака, а кончить в канаве, — задумчиво резюмировал аспирант, сам не очень-то вдумываясь в смысл своих слов.
— Зачем вы так?! — впервые за весь день проявил ранимость души юный любитель кинематографа. — Ведь канавы есть только в поселках городского типа, а я хочу умереть в столице, на белых простынях, чтобы меня хоронили великие актеры. Знаете, Феллини…
Шелковников даже прослезился от удовольствия, мысленно побывав на своих триумфальных похоронах. Недобежкин с удивлением подумал: „Интересно, парень не то что бы боится умереть в канаве, а мечтает умереть знаменитым актером. Сколько же идиотов! Бог мой! И я кому-то кажусь таким же идиотом". Но вслух он произнес:
— Знаю, знаю Феллини, как же, третьего дня выпивали с ним!..
— Правда?! — глаза Шелковникова расширились. — А, это вы так шутите. В самом деле, он же сейчас в Италии. Наша пресса сразу бы сообщила.
Они поднялись пешком по лестнице на пятый этаж, и тут у двери в квартиру девяносто один их пути разошлись. Не-Недобежкинвошел в свою квартиру, а Шелковников на цыпочках стал подниматься на чердак и в темноте заскрежетал ключом, который ему дал участковый.
— Это ты? — шепотом спросил Дюков, как только бомж появился на чердаке.
— Я, Михаил Павлович, я! Честное слово Шелковникова — это как клятва Герострата.
— Гиппократа! — поправил его участковый. — Это клятва врачей, а не воров, а ты не врач, а врун.
— Почему это я врун? — в темноте обиделся Витя.
— Потому, что ты — вор! — прямолинейно, без всяких академических выкрутасов резал соскучившийся сидеть в засаде Дюков.
— Я не вор, товарищ начальник, я врожденный артист, а воровать меня заставляли обстоятельства. Вы знаете, Станиславский!..