Дочкина свадьба
Шрифт:
Только не зубы. Зубы — это вообще как бы исключительная отрасль медицинской науки.
И вот складывается следующая картина: на всю огромную территорию Верхнепечорского района лишь один зубной врач. И если тебе совсем уж невмоготу — поезжай в райцентр, лечись. А если терпеть можно — терпи. Жди.
Дважды в год — по осенней и вешней большой воде — районный стоматолог совершает гастроль от Курьи, что у самых печорских истоков, до Подчерья — противоположной границы района. Триста пятьдесят километров. Со всеми остановками.
«Главное —
Это был первый рейс Леночки Роговой. Первый рейс — по осенней большой воде.
Она трудилась на совесть. Хотелось как можно быстрей оправдать звание врача, к которому сама еще не успела привыкнуть. Только по этой причине можно простить Леночке некоторое тщеславие: все вырванные у страдальцев зубы она не выбрасывала, не дарила на память своим пациентам, а складывала в небольшой мешочек со шнурком, наподобие кисета.
Уже кисет оказался полон на две трети, тяжел. А моторная лодка — день за днем — все тарахтела меж крутых щетинистых берегов. Протяжные дожди секли путников по согбенным спинам, хлестали в лицо. Было сыро, неуютно, промозгло…
— Это Мамыли? — спросила Леночка Рогова, от озноба едва разжав губы.
— Да, это Мамыли, — подтвердил Федор Петрович Журко и поправил очки.
Полыхала печь в просторной избе — в новой избе, сложенной из обхватных бревен, где разместилась мамыльская амбулатория. Дорогих гостей привечала Анна Кондратьевна — участковый фельдшер, женщина пожилая, солидная, вдовая.
— В такую-то мокреть!.. — Она сокрушенно качала головой. — В такую-то слякоть!.. Отдохнете, может, с дороги? Или баньку?
— Баньку? — переспросил Федор Петрович Журко с робостью и предвкушением. — М-м…
— Нет, — категорически отвергла Леночка, — потом. Больные есть?
И тотчас отворилась дверь. В сенях толпились. В сенях было полно народу. Гнулись под тяжестью скрипучие половицы. Сдержанный гомон наполнял сени.
Леночка в растерянности оглянулась на Федора Петровича.
— Прошу вас, товарищи, в порядке очереди, — сказал тогда Федор Петрович Журко. — Прошу соблюдать порядок. Посторонних — у кого не болят зубы — прошу освободить помещение.
Он-то знал, Федор Петрович, что такое Мамыли. Ему-то известно — старожил.
А село Мамыли — это удивительное село.
Здесь никто и никогда не упустит случая поглядеть на приезжих людей. Страсть, до чего в Мамылях интересуются приезжими людьми. К тому же обитатели Мамылей — самые компанейские люди на белом свете. Здесь и в гости иначе не ходят, как всем селом. Сено косить — всем селом. Лес рубить — всем селом. Газету читать — всем селом. Зубы рвать — всем селом. Непременно.
Даже те, у кого на сей раз и впрямь болели зубы (их сразу отличишь по постным лицам), — и те, будто на праздник, понадевали плюшевые жакетки, полушалки с кистями, новые телогрейки, новые шапки понадевали.
Набились в сени, собрались под окнами, расселись на близлежащих бревнах. Все пришли. Только члены правления колхоза отсутствовали — у них как раз было заседание.
И еще не пришла Бурмантиха, Ангелина Прокопьевна — зловредная старуха, знахарка, незарегистрированная ведьма, мастерица зубы заговаривать: «Боль-боль, Марья Иродовна, уходи сегодня, приходи вчера…»
Она со злости не пришла. Со злости же купила в сельповском магазине поллитровку и села сама выпивать.
Тем временем Леночка Рогова уже раскрыла чемоданчик с инструментами, расположила на столике разные дезинфицирующие средства и, придвинув табуретку поближе к окну, пригласила:
— Пожалуйста.
— Спасибо вам. Вот спасибо… — благодарно закивали у дверей и в сенях.
— Ну, кто первый?
Пациенты посовещались между собой и вытолкнули на середину комнаты тетку Дарью.
Тетка Дарья — председателю колхоза дальняя родня — маялась еще с зимы: раскрошила она зуб, перекусывая дратву, — валенок подшивала. Зуб, стало быть, искрошился, а корень остался в гнезде и давал о себе знать. Уж она его и перцем прижигала, и чесноком терла, и к старухе Бурмантихе ходила — все нипочем. Ноет, окаянный, днем и ночью.
Так что тетка Дарья и не стала упираться, когда ее в сенях обнаружили и втолкнули в комнату. Лаяться ни с кем не стала, села на табуретку.
Однако, завидев в руке Леночки Роговой сверкающее никелем ротовое зеркало, тетка Дарья ахнула, надломила пальцы, заголосила, будто по себе самой — покойнице.
— Перестаньте, — приказала Леночка. — Ничего страшного.
Тетка Дарья голосить продолжала. До тех пор пока Леночка не сунула ей в рот стержень с зеркальцем на конце: тут уж тетке Дарье голосить стало невозможно, и она только вращала выкаченными глазами, побелевшими от страха.
— Во рту человека обитает множество микробов, — рассказывала между тем Леночка Рогова всем присутствующим, разглядывая в зеркальце горемычные Дарьины зубы. — Они находят там все необходимые условия для существования… Пожалуйста, не вертитесь. Если не чистить зубов, не полоскать рта, количество мельчайших организмов во много раз увеличивается. В плохих, разрушенных зубах живут миллионы микробов…
Все присутствующие согласно кивали Леночкиным словам, друг на друга поглядывали: вот, дескать, чего только не придумают ученые люди.
Но когда Леночка извлекла из своего чемоданчика «клювики» — не очень симпатичные на вид щипцы, тетка Дарья взвыла неистово, а некоторые наиболее близкие ей подружки и соседки тоже взялись подвывать от жалости.
— Тише! — рассердилась Леночка. — Вы мешаете мне работать.
— Ох, больно… — заранее стонала тетка Дарья.
— Больно не будет. Я удалю корень без боли, — заверила Леночка.