Доказательство человечности
Шрифт:
Она что-то говорит, это хорошо. Когда человек… или даже не человек, неважно… кто-то говорит, он, теряет бдительность.
— Я сожру тебя, чужеземец, а из твоих костей сделаю волынку. Говорят, это очень приятно — играть на волынке, сделанной из твоего главного врага. А ты был врагом хоть куда, Желтоголовый. Даже я в какой-то момент чуть было не согласилась выпустить тебя, в обмен на Сухмета и твоего друга с севера. Да, был такой момент, чужеземец…
— Я бы не ушёл без них, — проговорил Лотар и не узнал собственного голоса. Он не узнал и слов, которые произнесли его разбитые губы. Но главное, он дразнил её, а это было
— Всё, чужеземец. Ты зажился на этом свете, — чётко, разом отсмеявшись, произнесла Мицар. — Молись, тебе осталось жить ровно одно мгновение.
Она шагнула вперёд, подняла руки над головой, сжатые замком, чтобы удвоить силу удара. Её живот, залитый его кровью, оказался перед ним… На мгновение Лотар подумал, что так и не сумел ни разу достать её Гвинедом… И тогда он ударил её.
Принцесса замерла, словно корабль, который всей своей массой налетел на невидимый и смертоносный подводный риф. Она неуверенно опустила глаза вниз и тогда увидела, что из правого кулака Лотара торчало жало мантикоры, которое он незаметно достал из своей слегка смятой её ударами нагрудной пластины.
Жало было чёрным, чешуйчатым, причём края чешуек, как у гарпуна, мешали вытащить его назад. А ближе к острию между чешуйками запеклась чёрная жидкость, некогда бывшая ядом мантикоры, который убил даже её саму — зверя, способного за считанные мгновения вылечивать любую рану.
Жало воткнулось в её напряжённую брюшину не больше чем на пару дюймов. Неимоверным усилием Лотар поднял вторую, напрочь отбитую бесчисленными блоками руку, упёрся и с силой продвинул жало глубже, ещё глубже, потом ещё чуть-чуть…
Он поднял голову. Он стоял теперь перед ней на коленях, и его чёрные, запёкшиеся от крови глаза смотрели в её неподвижное, нечеловечески прекрасное лицо. Принцесса перевела, вращая одними лишь зрачками, взгляд на него. Их глаза встретились.
— Это не сталь, не медь, не металл… — прошептала она.
— На этот раз ты угадала, — сказал он.
Голова у него закружилась. Он опёрся рукой о светящиеся камни. Но рука тоже не могла удержать его, и он упал. Глаза его оставались открытыми, потому что он хотел видеть, как принцесса отшатнулась, как она опустила руки, дотронулась до живота, из которого уже била её горячая кровь, и как закричала, не беззвучно, подобно Нуриману, а так, как кричит человек или, вернее, как кричит дикое, сильное животное, полное жажды жизни, но сознающее, что никакая жажда жизни не удержит его здесь, в этом прекрасном, сверкающем мире.
Он не хотел пропустить ни одного мгновения из тех, когда принцесса упала на россыпь светящейся гальки и стала биться, отравленная ядом мантикоры. Она ничего не могла теперь сделать с этим оружием Лотара, потому что даже Нуриман был бессилен против него. Она должна была умереть.
Но ещё до того, как она умерла, до того, как погасли её горящие красным Нуримановым огнём глаза, потому что демон вынужден был оставить свою мёртвую служанку и вернуться в непроницаемые для человеческого ума бездны холодного мрака, ещё до того, как победа оборотня стала окончательной, Лотар потерял сознание. Он тоже не мог остаться в этом мире, хотя всё ещё был жив. Силы его хватало, чтобы
Глава 27
Лотар открыл глаза. Над ним склонились два лица. Рубос из Мирама, кажется, улыбался. Гигант полагал, что самое трудное позади, если Лотар смотрит на них. Но Сухмет был более сведущ, и лицо его было встревожено.
Лотар разлепил солёные от крови, потрескавшиеся губы. Но Сухмет не стал дожидаться, пока он выдавит из себя вопрос.
— Да. — Для верности он кивнул головой. — Она умерла, и смерть её была ужасна.
Лотар улыбнулся кончиками губ.
— Я поклонился ей перед боем. Как ни странно, именно это спасло меня. Я пытался думать о ней без ненависти.
— Ты великий воин, Лотар, — произнёс Рубос. — Не думаю, чтобы кто-либо ещё мог сделать то, что сделал ты.
Как ни встревожен был Сухмет, он всё-таки покосился на мирамца, словно был не согласен с ним или находил во всём происшедшем какой-то недостаток. Но это заметил только Лотар. Он с нежностью смотрел теперь на них обоих и поразился тому, как эти два совершенно различных человека составляют всё, что у него есть дорогого в мире. Он даже не знал, беден ли он, или сказочно богат оттого, что они у него есть.
— Нужно… — Больше он не сумел издать ни одного членораздельного звука, но Сухмет всё понял и так. Он покачал головой и раздельно произнёс:
— Нет, жало мантикоры мы доставать не будем. Никто не знает, что может произойти, если из неё вытащить его. Рубос удивлённо перевёл на него взгляд.
— Не думаешь же ты, что она оживёт, если мы выдернем эту адскую колючку? Сухмет был непреклонен.
— Не знаю, господин. И никто не знает. Слишком сильные поля сошлись здесь, в этом зале, и никто не может ничего сказать наверняка. — Рубос не сводил с него изумлённого взгляда, тогда Сухмет добавил: — Ты же не хочешь, чтобы по этим тёмным лабиринтам нас ещё преследовала принцесса-зомби?
После этого Рубос больше не спорил. Сухмет смахнул сухой ладошкой прилипшие мелкие камешки со щеки Лотара, потом озабоченно коснулся его лба.
— Ты потный, господин мой. Теряешь слишком много влаги. Попробуй замкнуть её в себе, путь ещё долгий.
Лотар улыбнулся. Его улыбка показалась бы безмятежной, если бы не нестерпимая боль, которая читалась в глазах драконьего оборотня.
— Не могу… даже это… трудно.
Лишь тогда Рубос стал понимать, что произошло. До него дошло, что оборотень, который не может залечить свои раны, вряд ли уже оборотень. Сухмет долго всматривался в грудь, живот и в глаза Лотара.
— Тебе не хватает энергии, мой господин, — решил он наконец. — Если бы мы были на поверхности, ты бы, скорее всего, уже поправлялся.
Лотар снова спокойно улыбнулся.
— Но мы… не на поверхности. — Он попытался ещё что-то сказать, но лишь кровавая пена выступила на его губах.
— Хорошо, — решил старый раб. — Теперь моя очередь сделать для тебя кое-что, мой господин.
Он сел в позу сосредоточения и накапливания силы, вытянул вперёд руки и закрыл глаза. Минуты уходили, как череда крохотных, бессчётных бусинок. На лбу старика выступил пот, а потом даже Рубос понял, что в теле раба появились мелкие, но многочисленные напряжения. Наконец Сухмет открыл глаза. Но он ещё не сдался.