Доказательство чести
Шрифт:
Подлиза оцепенел.
— Яша, Сорока все дни с утра до вечера у меня на глазах! Он же греко-римский борец…
— Вот именно! — Яша прервался еще на полстакана. — То ли греко-, то ли римский. Почему мне никто не подкидывает героин? Я тридцать пять лет живу, и мне никто еще ничего не подбросил! Сороке только тридцать лет, но ему в восемьдесят девятом подкинули доллары у банка на два года общего режима, в девяносто третьем — нож на полтора, в девяносто седьмом — пистолет на три, а теперь героин. Этот подброс я оцениваю лет этак на восемь. Борцы вы мои греко-римские. Чемпионы Соликамска, Назарово и Бодайбо!.. Хочешь в глаз?
— За
Ему хотелось напомнить Яше, как в том же девяносто третьем менты подкинули ему четыре ворованных ткацких станка из Новосибирска на пять лет строгого режима. Однако делать этого он не стал по вполне понятным причинам.
Вместо ответа Локомотив подтянул к себе блокнот, лежащий на столе, черкнул на листке пару строк и приказал:
— Позвонишь по этому телефону и спросишь Качалкина. Это начальник дежурной смены в СИЗО. Передашь через него Сороке маляву, чтобы тот держал рот закрытым. Если будет молчать, я его вытащу. Узнай, кто и на что эту птицу разводит. — Яша потянулся к бутылке, и Подлиза понял, что пора сваливать, пока не поздно.
«Поздно» наступило гораздо быстрее, чем он полагал. Через полчаса, когда Сорока уже подъезжал к тюрьме, ему на сотовый позвонила Марина и, рыдая, сообщила, что муж дал ей такой подзатыльник, что она едва не разбила лбом стекло, после чего вылил все содержимое аквариума в унитаз.
— Скотина! — визжала в трубку Мариша. — Я этого харацерпуса три месяца искала!..
Набирая на мобильном телефоне номер начальника дежурной смены, Подлиза думал о том, как Локомотив смог дотащить до туалета стопятидесятилитровый аквариум.
Качалкин вышел на улицу через десять минут, сразу сел в «Фольксваген» Подлизы и осведомился:
— Какие проблемы?
— Я насчет Ферапонтова, — пояснил Вова, набычившись.
— Да, есть такой. Сегодня днем водворили. Яшин знакомый?
— Да. Дальний родственник. А кто его задерживал?
Качалкин помялся.
— Опера из наркоманского управления. А Яша что просил сделать? Малявку передать?
— Да, — сказал Подлиза. — Я сейчас напишу.
Тот согласился без особой охоты, но потом, когда спрятал в карман зеленой рубашки бумажку с портретом президента Гранта, уже пылал энтузиазмом. Майорские погоны шевельнулись в готовности лететь к цели прямо сейчас.
— Сороку, то бишь Ферапонтова, на что колют?
— А на что опера из УБНОНа колют? — удивился Качалкин. — На наркотики, понятно.
— И все?
— Слушай!.. — Майор поморщился.
Он, как обычно, не считал себя участником организованной преступной группы, несмотря на портрет президента Гранта.
— На допрос его еще никто не выводил. Завтра к нему наверняка приедут. Моя смена послезавтра, вот тогда ты в это же время и подскочи. Что он тебе сейчас сообщить может? Мол, взяли за то, что у него в кармане грамм героина был? Ты сам-то в это веришь? Лично я — нет. У парня сто килограммов мышц, а ему отравную статью вменяют. Что-то не так, правда?
— Может быть, он уже что-то знает! — угрюмо возразил Подлиза. — Пусть сейчас ответ даст.
— Дорогой ты мой! — глядя на собеседника как на слабоумного, промолвил Качалкин. — Это же не пионерский лагерь. Ты думал, я сейчас подойду к камере, дам твоему другу записку, подожду, пока он ответит, а потом к тебе вернусь? Если бы мог, то я
Согласившись с логикой майора, Подлиза смирился и с отсрочкой ответа. Он развернул машину и поехал домой.
А Качалкин, дождавшись удобного момента, вошел камеру к Ферапонтову.
Сороке подфартило. На втором этаже, где он по обыкновению сидел, шел полноценный ремонт. Поэтому арестантов оттуда растасовали по другим камерам. А повезло Сороке в том, что его, как и еще нескольких задержанных, разместили в одиночки. Двое в одиночке всегда лучше, чем пятьдесят в камере на двадцать четыре персоны.
С соседом у Ферапонтова тоже сложилось. Этого парня он видел впервые, однако тот сразу расположил Сороку к добродушным отношениям. Белка был родом из Тынды. Это аж там, где БАМ. Два года назад он переехал в Екатеринбург и промышлял тем, что сбывал таежную пушнину местным скорнякам. Дела у парня шли хорошо до тех пор, пока тындовские опера из УБЭП не выяснили, что пушнина, добываемая промысловиками в районе БАМа и поступающая в государственные учреждения, является лишь двадцатой частью того, что реально отстреливается. Белка сидел уже пятый месяц.
— А почему тебя в одиночку-то замкнули? — удивился Сорока.
В его голове не укладывался факт того, как с посредником по сбыту шкурок могли так жестоко поступить.
— Да ты знаешь, я одного полицейского замочил. — Белка ковырнул пальцем в носу. — Нечаянно.
— Как это? — опешил Сорока.
— Как-как, — пробормотал сокамерник, разглядывая то, что вытащил из носа. — В глаз. Обоих.
Ферапонтов похлопал глазами.
— Как обоих? Ты же сказал, что одного?..
— Нечаянно одного. А второго специально.
Спасибо тюремщикам. Определили!.. Уж лучше было бы попасть туда, где пятьдесят гавриков и каждую минуту кто-нибудь из них усаживается на парашу.
— Облаву устроили, суки, — продолжал пояснять Белка. — А у меня в карабине два патрона оставалось. Сначала пугнуть хотел, да низко взял. Раз так, думаю, то чего последнему патрону зря пропадать? Двоих положил, а их семеро оказалось. — Он добродушно улыбнулся и выдал: — Мне бы еще пять патронов. Всего пять!.. У тебя курить есть?
Ферапонтов сообщил, что нет. Тогда Белка разрешающе кивнул на пачку, лежащую на полу. Закурив, Сорока не успокоился. Менты втюхали его в хату с каким-то психом. В любой момент можно ожидать, что этот тип вдруг что-нибудь вспомнит. Скорее всего, он решит, что виновником его задержания был именно Сорока, вытащит из-за щеки обломок лезвия и полоснет сокамерника по запястью. Пока конвой сообразит, в чем дело, кровь из него выйдет, как молоко из опрокинувшегося пакета.
— А тебя-то за что?
— Да так… — отмахнулся Сорока.
Но ему вдруг пришло в голову, что ворон ворону глаз не выклюет. Он поведал собрату по борьбе с законом истории, приключившиеся с Зелинским и Гоновым, не забыл упомянуть и о ловкости, проявленной в деле посадки в тюрьму заместителя транспортного прокурора.
Белка довольно ощерился.
— Моего бы следователя кто-нибудь сюда усадил!..
Он хотел помечтать еще о чем-то, но на двери камеры загрохотали запоры.
— Ферапонтов, на выход, — заявил какой-то майор-зеленорубашечник, рассматривая арестантов, вставших вдоль короткой стены.