Доказательство чести
Шрифт:
Снова наступила тишина.
Земцов приехал через три минуты. СОБР — через семь. У порога квартиры, где скрывался Локомотив, они обнаружили лишь капли крови.
Стажеры недоуменно переглянулись. Того человека, который привел их на адрес, здесь не было.
— Обыскать чердак! — приказал Земцов, понимая между тем, что это бесполезно. — Кто вас сюда направил?! — Он развернулся к стажерам.
— Прокурор Пащенко. С нами был еще…
— Где третий?!
— Не знаю, — ответил за двоих один из стажеров.
Земцов переговорил с Пащенко и через минуту уже знал имя этого человека.
— Вот черт! Пащенко, ты что делаешь?! Копаева
Пащенко бросил мобильник в карман пиджака и быстрым шагом вышел из кабинета.
Локомотив нажил себе кровников.
Простить можно многое. К примеру, убийство Эфиопа. Для этого надо лишь смириться с тем, что криминальная борьба — такая же классовая, как и та, в которой участвовали все без исключения на протяжении многовековой истории государства Российского. Смерть Рожина на этом фоне — лишь короткий, едва заметный штрих в огромной картине. Понятна даже подлость по отношению к ни в чем не повинному следователю. Дело бандита — подставить. Противоборствующая же сторона должна разобраться и понять. Если ты плевать на это хотел, то грош цена тебе в этой борьбе. Преступность никуда не денется. Она как была, так и есть. Ей гарантирована дальнейшая жизнь. Значит, тебя просто победили.
Но никогда не смей поднимать руку на того, кто разобрался, понял суть дела и пришел за тобой. До того момента, как ты вонзишь в него нож, тебя расценивают как противника, не считают скотом. Едва милиционер, сдерживая кишки, вываливающиеся из чрева, валится на пол — ты вывел себя из категории людей, которых понимают.
Так Яша Шебанин нажил себе врага не классового, а личного. Локомотив забыл основной закон авторитетного человека, которого понимают. Не убий мента. Он проиграл уже в тот момент, когда вместе с женой выбегал на улицу. Яша знал, что сейчас он сумеет бежать и укрыться. Потом Локомотив состарится, и уже ничто не позволит его наказать по закону. Но он проведет все эти дни до естественного ухода в ужасе, ожидая, что к нему придут. Каждый стук в дверь квартиры, любой скрип петель оконных ставен будет заставлять его сердце сжиматься. На середине этого кошмарного пути он уже перестанет разбираться в том, что лучше.
А относительно Подлизы Локомотив был прав. Владимира Грошева задержали на третий день его официального свободного плавания. Как и предполагал Яша, это произошло в час разврата. Подлиза хорошо набрался в кафе и вдруг почувствовал непреодолимую тягу к женской ласке. Думая, что найдет ее у проститутки, он отправился в гостиницу, снял номер, тут же вызвал знакомых сутенеров и заказал красивую, шатенистую. Ладно, можно рыжую, скромную, в платье, а не в джинсах.
Ему привели блондинку в джинсовой юбке, которую нельзя было назвать красивой даже при тяжелом алкогольном опьянении. Однако к тому моменту Подлиза был пьян не тяжело, а абсолютно. Если пациент находится в таком состоянии, то врачи-наркологи даже не берутся определять степень алкогольной интоксикации. Они подозревают, что это не опьянение, а инфаркт.
Проститутка честно провела у постели клиента всю оплаченную ночь, а под утро, едва за окнами забрезжил рассвет, засобиралась восвояси. Подлиза выходил из сна так, словно спускался с картины Малевича — ступенька за ступенькой.
Проститутку он остановил уже в дверях и полюбопытствовал:
— Ты куда это побежала?!
— Все, время вышло, — честно ответила она.
— Ну, ты-то, может, и все, — возразил Вова. — А я даже ничего не почувствовал. Только пришла,
Выспавшаяся проститутка предложила ему позвонить сутенерам, договориться и доплатить, чем привела Подлизу в бешенство.
— Вы что, мышкин дом, кинуть меня решили?! Я вам сейчас такой договор организую, что…
Далее шло перечисление того, что может произойти в том случае, если его и дальше будут раскручивать на переплату. Проститутка попалась не из хлипких — такие в «Интуристе» не работают! — и подняла визг. Через минуту, за которую Подлиза безуспешно пытался овладеть продажным телом, к двери номера сбежались горничные и сутенеры. Для Грошева все обошлось бы благополучно, если бы не эти проклятые опера из подразделения охраны порядка в гостиничном комплексе.
Отдел нравственности, будь он неладен. На бумаге не существует, а де-факто — вот он, в лице старшего оперуполномоченного. Мало того что его взору предстали и проститутка, и сутенер. В этом событии он усматривал еще и половое насилие.
Подлиза с похмелья схватился было за ТТ, вчера купленный у армян, и это стало последней каплей. В дежурке выяснилось, что клиент находится в федеральном розыске. Через три минуты после прихода на работу опер нежданно-негаданно получил в руки одно раскрытое преступление, а Земцов овладел телом Подлизы. Все произошло настолько быстро, что ни Земцов, ни даже сам Грошев не понимали, что случилось.
В УБОПе Подлизе задали один-единственный вопрос:
— Где Локомотив?
Сказать, что его били до полусмерти, было нельзя, но и утверждать, что дело обошлось совсем без этого, тоже не стоит. Сперва Грошев сказал все, что знал, но оперов из антимафиозного ведомства это не устраивало. Тогда Вова изложил то, о чем мог догадываться на данный момент. С ним разговаривали еще, и он поведал те тайны, о которых мог бы узнать в будущем. Но операм и этого показалось мало.
Через шесть часов непрерывной беседы Подлиза наконец-то выдал на-гора все от начала до конца и оказался в руках транспортной прокуратуры. История повторилось. Пришлось снова рассказывать. Особенно ту часть, которая вспомнилась после недавних шести часов, проведенных в УБОП.
Около четырех часов дня адвокат Яновский зашел в здание суда Центрального района. Через сорок минут он покинул его, вынося в своем портфеле постановление об освобождении из-под стражи заместителя транспортного прокурора Александра Ивановича Пермякова.
Сашка вышел из ворот тюрьмы, ежась под солнечными лучами. Он медленно подошел к знакомой машине, дрожащей рукой открыл дверь и сел внутрь. Там его ждали Копаев и Пащенко.
— Что с тобой? — спросил Пермяков, разглядывая Антона, который прижимал ладонь к боку и был бледен.
— Так, ерунда. С Локомотивом сцепились.
— Резаная рана у него там, — объяснил Пащенко. — Садись, Пермяков, поехали.
Когда водка почти закончилась, а на закат над Исетью уже больно было смотреть, он не выдержал. После месяца нахождения в камере Сашка исхудал не только телом, но и душой. Напряжение, коим он был заряжен в тюрьме, стало покидать его только через несколько часов нахождения на воле. Истерик не было, он был слишком силен и не позволял себе срывов. Появились усталость и дурман, но причиной тому было не спиртное. Под переглядки Копаева с Пащенко он смотрел через стакан с остатками водки на красное солнце, бормотал что-то и морщился как одержимый.