Доктор 2
Шрифт:
— Ничем я его не снабжала! — широко открывает глаза от удивления Лена. — Я только такси вызвала прямо к нотариусу, и всё от и до оплатила! А куда он там по дороге завернул, я не в курсе. Видимо, твой дедушка заехал в магазин… Хи-хи. Порадовать бабушку… А-а-аха-ха…
— Вероятно, — чешу за ухом. — Нам от него больше ничего не надо? А то бабка его теперь месяц никуда не отпустит.
— Не-а, от него — ничего.
…
На утро в клинику меня снова забрасывает Лена, которая выдвигается вместе со мной, чтоб взять на борт свободного
Котлинский сегодня не в пример свежее, чем вчера. Пока нет Анны, рассказываю ему состояние дел по Анне. Он молчит с полминуты, потом реагирует парадоксально:
— Знаешь, это одновременно и большая удача клиники, граничащая с врачебным подвигом. И огромный геморрой для меня лично. И не понятно, что делать: радоваться или уже начинать суетиться.
— А в чём вы видите подвох? — опешиваю от такого неожиданного заявления.
— Как думаешь, родственники Анны будут хранить тайну? Или расскажут всем, кому можно, что есть место, где с третьей стадией за два-три месяца на ноги ставят? Не смотря на метастазирование?
— Наверное, поделятся. С близкими. — осторожно говорю в ответ.
— А близкие кому-то скажут? — продолжает весело спрашивать Котлинский.
— Не знаю. Мало информации для анализа.
— В общем, чтоб опустить детали, Саня, будет так. Именно онкологические больные узнают о прецеденте за считанные дни. Именно благодаря «сарафанному радио». Оно в среде онкобольных, инфицированных ВИЧ и в прочих подобных случаях разносится быстрее света. А быстрее всего информация будет распространяться из онкодиспансера, куда Анна наверняка пойдёт делать анализ после твоего «курса». Чтоб зафиксировать ситуацию и убедиться, что дальше можно жить спокойно.
— Так в чём подвох? — продолжаю не понимать. — Мы же не сделали ничего предосудительного. Наоборот, спасаем человека. Тьфу три раза, да ещё же ничего и не закончено…
— Хороший руководитель, Саня, начинает готовиться к сложной ситуации до того, как она настанет, — назидательно поднимает в воздух указательный палец Котлинский. — А будет как минимум шквал интереса от тех, кому не повезло с диагнозом, как и Анне. Так, сегодня у нас понедельник… По плану — собрание отделения, где я вам отчитываюсь по количеству принятых на патронаж. И объявляю финансовые планы. Саня, а иди-ка ты сюда.
Сажусь за приставной «Т»-образный стол сбоку и Котлинский передает мне один за другим три листка из принтера:
— Первый лист — список принятых на сегодня на патронаж по беременности. Количество, номер, сумма взноса. По первой или по второй программе. Второй лист — движение денег. Сколько денег зашло, на сколько это месяцев, какие суммы помесячно к выплате в итоге. Третий лист — список каждого участника процесса. Находи там себя.
— Так, нашёл… Вижу цифру. Эквивалент шестисот долларов. — добросовестно докладываю Котлинскому.
— Это то, что КЛИНИКА предлагает тебе сейчас. Забегая вперёд: Саня, это очень неплохая зарплата для врача в городе. Тем более, ты у нас… — Котлинский три раза свистит сквозь узко сжатые губа. — Но вот теперь начинается самое главное.
— По деньгам претензий не имею. Даже наоборот, знаю, что это более чем достойно, — сразу открещиваюсь от негатива, — у меня же Лена врач. Я периодически с ней дежурю в неотложке. Ну, как дежурю… Сижу в ординаторской по ночам… Вижу, как они работают и с чем сталкиваются. Если говорить об окладной части, шестисот долларов, мне кажется, даже Стеклов там не имеет.
— Приятно говорить с умным человеком, — кивает Котлинский. — Стеклов там даже пятисот не имеет, не то что шестисот. А работа и ответственность — не приведи Господь. Ну да ты и сам видел. Но речь не об этом. Я сейчас вижу, что использовать тебя на патронаже для беременных — это садить из гаубицы по воробьям. Если не хуже. С беременными мы и без тебя, худо-бедно, как-то всю жизнь справляемся. Под «мы» я сейчас имею ввиду медицину, а не КЛИНИКУ, — уточняет Котлинский. — А вот если мы положительно завершим эксперимент по этой опухоли, это действительно будет прорыв. Не имеющий ни аналогов в мире. Ни иных шансов для онкобольных. Вот теперь я не знаю, что делать.
— Тогда давайте откровенно. — решаю, что уж Котлинскому теперь можно выложить всю правду. Тем более, я за последние сутки очень многое обдумал, сопоставил и сделал нужные выводы. — Игорь Витальевич, я, когда начинал бодаться с опухолью, имел только желание. Правда, очень сильное. Потом я вычислил «рабочую методику», если можно так выразиться. Опираясь на свои личные возможности, которые не поддаются тиражированию. Потом теоретически вычисленное обоснование методики я доработал практикой. Теперь мы с вами не только предполагаем, а ещё и умеем практически делать так, чтоб иммунная система организма начинала «видеть» раковые клетки.
Котлинский устраивается в кресле поудобнее, отодвигая от себя бумаги, и внимательно слушает меня.
— Вначале я не видел и не чувствовал. Сейчас, хоть до конца ещё далеко, но я уверенно говорю: иммунитет организма на клеточном уровне «видит» эту опухоль. Ну, когда я её «подсвечиваю». И иммунитет пациента — тренируемая на клеточном уровне величина. Анну мы, скорее всего, вытащим. Я это не буду говорит ей, но вам скажу: помните, Сергей Владимирович говорил, что у неё процентов двадцать шансов по статистике?
Котлинский кивает.
— Вот сейчас я лично даю девяносто. По той картине, которую каждый день наблюдаю с девяти до двенадцати лично. Десять процентов оставляем на отсутствие опыта. Хотя, организм — очень точная и логичная система. С очень предсказуемыми результатами задействования тех или иных процессов или органов.
Котлинский снова кивает и откидывается назад ещё сильнее:
— Вот теперь нам с тобой надо решить, что будем делать с потоком таких, как Анна. В то, что поток неизбежен, можешь поверить моему опыту и логике.