Доктор 2
Шрифт:
— А о чем ты тогда? — тихо спрашивает директриса, глядя мне в глаза.
— Да об элементарном, — пожимаю плечами. — О банальном Налоговом Кодексе. Я лично внёс деньги. Приходный ордер с личной росписью бухгалтера, она же кассир, уже у меня, спасибо и на этом… Но нет ни кассового чека, что-то там не работало в кассовом аппарате. Ни Договора, который обещали оформить. Для начала, мне не о чем с вами разговаривать, пока вы не выполнили элементарное вступление к нашим отношениям: не подготовили договор. Которым наши с вами отношения будут регулироваться.
— Договор
— Вот после этого предлагаю и вернуться ко всем остальным разговорам. — снова пожимаю плечами. — Лично я с вами пока ни о чем не договаривался, и вот почему: установленной формой договорённостей, особенно на такие большие суммы, является письменный договор. Который вы даже не можете подготовить вовремя. И после этого вы считаете, что я буду вас, и ваши приглашения зайти в моё личное время, которое стоит денег, воспринимать всерьёз? И я сейчас даже не говорю, что ваши действия являются грубейшим нарушением Налогового Кодекса, что подтвердят все до единого мои одноклассники: они кассовых чеков тоже не получили. Я о том, что вы не считаете людьми никого, кроме себя. Судя по вашему отношению к нам.
Встаю из-за стола и собираюсь к выходу, но потом не удерживаюсь и возвращаюсь:
— Вы знаете, если бы я вчера не поговорил с одноклассниками Сявы, Серого и Белого, я бы сегодня просто попросил свои деньги обратно. И лично с Вами больше никогда бы не увиделся. Раз вы хотели откровенности. Но сейчас я вижу, что уйти могу только я. А защитить других детей от наркоманов в этой школе тогда будет просто некому.
— То есть, ты не отрицаешь факт драки вчера на школьном дворе?
— Шутите? — снова искренне удивляюсь. — А как я могу отрицать то, о чём Вы меня не спрашивали? Вы разве что-то говорили на эту тему, чтоб мне было что отрицать?
Директриса глубоко вдыхает, потом выдыхает и спрашивает почти спокойным тоном:
— Драка была?
— Конечно. Я очень не люблю, когда мне в лицо выдыхают наркотики. А если на территории школы, за которую я плачу большие деньги, так особенно. И мне не понятно, почему администрация школы не вызывает полицию. В таких очевидных случаях.
— Ты знаешь, кто их родители? — без предисловий начинает следующую тему директриса, снова впиваясь в меня взглядом. — Раз ты такой взрослый. И знаешь, в каких креслах они сидят?
— За Белого и Сяву не скажу, — пожимаю плечами, — а Сериков старший раньше был начальником отделения. В прошлом. Когда лично я видел его в последний раз несколько дней назад, его выводили в наручниках сотрудники спецподразделения «Арыстан», управления… безопасности, с его рабочего места. Задерживая для дальнейших следственных действий по представлению Генеральной Прокуратуры.
— Ты уверен? — удивлённо поднимает брови директриса.
— Как в том, что вы сейчас передо мной. У меня нормальное зрение. Хотя его кабинет и побольше вашего, но не настолько, чтоб не разглядеть противоположной стены.
— И где он сейчас?
— Вы что ли за этим меня звали? — улыбаюсь углом рта. — В изоляторе… безопасности. Сейчас всех от полковника и выше задерживает только Безопасность. И содержит в своём изоляторе, поскольку изолятор МВД себя дискредитировал с точки зрения соблюдения режима подобного рода учреждений.
— Договор будет готов сегодня, — как-то заторможено говорит директриса в тот момент, когда я закрываю двери её кабинета с другой стороны.
…
…
— А что не устраивает лично тебя? — спрашивает учительница литературы, вероятно, видя моё кислое лицо за первой партой.
— Да я б лучше промолчал, — отвечаю. — Боюсь, моя точка зрения настолько разойдётся с вашей, что мы физически не сможем прийти к общему знаменателю.
— Мы здесь для того, помимо прочего, чтоб учиться находить общий язык — пафосно изрекает она, — не бойся!
— Мне нечего бояться, — пожимаю плечами, — мы живём в свободной стране, где личные взгляды никоим образом не преследуются. А общего языка мы не найдём потому, что у нас цели разные. Волки с овцой могут найти общий язык? Извиняюсь за сравнение…
— Со сравнениями надо поосторожнее, — неодобрительно смотрит на меня учительница под смех класса. — А почему ты возражаешь против поисков общего языка?
— Я не возражаю. А вот вы сами уже сформировали своё мнение ещё до того, как я высказался. И оно негативное, вы заметили?
Учительница заинтересованно кивает.
— У нас разные цели, особенно на вашем предмете. Есть мнение, что школьная программа по литературе, которая досталась нам в наследство со времен Союза, формировалась не по принципу литературной или гражданской ценности, а по принципу политической целесообразности. Потом её переделывать не стали — не до того было. В итоге, то, что в нас впихивают на вашем предмете сегодня, никак не развивает самого главного — с моей точки зрения.
— А что у нас самое главное? — вежливо интересуется учительница. — С твоей точки зрения?
— Умение анализировать и думать. Своей головой, а не жить навязанными извне чужими штампами и решениями. Которые выгодны волкам, чтоб овцы в стаде не разбегались.
— Мы разве не этим занимаемся? Не учимся думать?
— Нет. Мы под этим лозунгом учимся впитывать чужие решения, являющиеся удобными штампами для правящей верхушки. Хотите — докажу прямо сейчас, — пожимаю плечами.
Ловлю себя на том, что пожимать плечами в этом здании у меня становится плохой привычкой.
— Внимательно тебя слушаем, — отвечает за всех учительница, класс тоже замолкает, интересом прислушиваясь к зарождающемуся спору.
— Ну тогда прошу пять человек из разных концов класса ответить на один простой вопрос. Кто является одним из центральных столпов опоры Золотого Века Русской Литературы, помимо литературного поприща, до конца исполнившим свой гражданский долг во всех отношениях, не считаясь ни с какими последствиями для себя лично? Даю подсказку, звать его Александром Сергеевичем.