Доктор Ахтин. Бездна

Поляков Игорь

Я знаю, что Афанасий стоит за моей спиной, и нож готов вонзиться мне в бок.

Подняв вверх нить, на конце которой качается гнилой зуб, я говорю:

— А теперь надо полоскать во рту, чтобы гной из раны отходил.

Я киваю женщине, чтобы та дала ему кружку с солевым раствором. Она быстро выполняет мою команду.

Отец Федор, наконец-то, открывает рот и выплевывает на пол большой сгусток крови и гноя. Пока он с шумом и бульканьем промывает полость рта раствором, я поворачиваюсь к Афанасию. Он

всё еще держит финку наготове, и с подозрением смотрит на меня.

Я смотрю на нож. Жаль, что у меня нет оружия. С ним было бы спокойнее, особенно, когда знаешь, что ты здесь чужак.

— Афанасий, спрячь нож, — говорит Федор.

Охранник нехотя выполняет команду. Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах уверенность, что он видит перед собой насекомое, которое рано или поздно прихлопнет.

Я сажусь на лавку рядом с Виктором. У отца Федора заканчивается раствор, и он, отдав пустую кружку женщине, которая тут же покинула пещеру, говорит:

— Почти не болит. Ты мне помог.

Я киваю:

— Это моя работа.

Он пристально смотрит на меня. Я знаю, что он думает о том, что делать дальше. С одной стороны, полагая, что мы можем нарушить сложившуюся гармонию в его подземном Царстве, отец Федор хотел бы избавиться от нас. С другой стороны, я только что вылечил его от зубной боли, и он понимает, что я могу быть полезен. В первую очередь, ему лично. Вопрос лишь в доверии, — отец Федор хотел бы знать, насколько мы готовы подчиниться его власти. Я достаточно много увидел, когда держал в руках его нижнюю челюсть.

И то, что я знаю, заставляет меня мечтать о привычном для меня оружии.

— Ладно. Архип пока присмотрит за вами.

Отец Федор кивает охраннику и, встав со скамьи, уходит. Афанасий следует за ним, и мы остаемся одни. Через мгновение в проходе возникает лицо немого.

— Не нравится мне всё это, — говорит Виктор, вставая с лавки.

6.

Оказавшись снова в своей пещере, Виктор садится на ложе из лапника, и спрашивает:

— Что ты обо всем этом думаешь?

Я молчу. Мне бы не хотелось рассказывать ему всё, что я знаю. Или он не поверит, или, если поверит, то не сможет вести себя спокойно. Однако ничего не сказать, тоже не правильно, если я хочу, чтобы Виктор был моим союзником.

— Как ты уже понял, это секта. Отец Федор их Пророк, который внушил людям, что они Избранные. Сектанты ждут Конец Света. Мне пока не ясно, что нас ждет, но, мне кажется, если мы примем их веру, то навсегда здесь останемся. Если будем сопротивляться, то тоже, возможно, умрем.

— А если попытаться бежать? — понизив голос, предлагает Виктор.

— Далеко не убежим, — мотаю я головой, — они лучше лес знают, догонят и убьют. Я думаю, что эти люди сделают всё, что им скажет Пророк. Поэтому сейчас для нас лучше будет сидеть тихо и делать вид, что нам хорошо, что мы веруем и не рыпаемся. Сидеть и ждать случая…

Услышав шорох, я закрываю рот. В пещеру входит знакомая нам повариха. Она несет миски с кашей. Протянув нам пищу, она смотрит на меня и спрашивает:

— Говорят, ты врач?

— Да.

Я не удивлен. Слухи о нас, как круги на воде, растеклись по коридорам и пещерам. Отрицать очевидное бессмысленно.

— У меня вот тут болит.

Повариха, ничуть не стесняясь Виктора, задирает подол. Над резинкой белых панталон свисает гигантская грыжа, которая выглядит бугристым бесформенным мешком.

— Это у меня давно появилось. После операции. Лет пять назад доктор в поликлинике говорил, что это послеоперационная грыжа, но меня тогда это не беспокоило. А теперь болит, особенно когда что-то тяжелое поднимаю. Скажи, что можно сделать, чтобы не болело?

— Надо снова операцию делать, — отвечаю я, зная, что здесь и сейчас это не выход из ситуации.

Она недовольно морщится, и, тем не менее, спрашивает снова:

— А что еще можно сделать?

— Бандаж, — предлагаю я.

— Вот, это звучит хорошо. А болеть живот перестанет?

Я улыбаюсь. Что на земле, что под землей, — всё едино, главное, чтобы боль не беспокоила. Даже если ждешь прихода Конца Света, лучше встретить его со счастливой улыбкой в сознании и благостным ощущением в теле. Не любят тени боль, даже не подозревая, что она им дана свыше, и принимать её надо с радостью, ибо боль дает возможность измениться, увидеть свой путь и выйти из толпы, пока еще не поздно.

— Конечно, перестанет. Мне нужен кусок плотной ткани, что-то вроде льняной простыни.

Повариха, опустив подол, говорит, что бы мы пока покушали, а она сейчас вернется.

Каша перловая. Хорошо проваренная и вкусная. Я с удовольствием отправляю ложку за ложкой в рот. Виктор тоже орудует ложкой. Жаль, что миска такая маленькая. Облизав ложку, я созерцаю дно миски, и понимаю, какое это искушение — вкусно кушать.

Повариха возвращается с простынею. Льняная ткань застирана, но чистая. Сложив из простыни длинную полосу, я укладываю её на лапник.

— Давай, поднимай подол и ложись сюда, — командую я, показывая рукой на простыню, — сначала я вправлю грыжу, а потом намотаем бандаж.

Я не уверен, что смогу затолкать обратно внутренние органы, которые находятся в грыжевом мешке, но попробовать надо. Дефект в передней брюшной стенке достаточно большой. Судя по мягкости содержимого мешка, там ничего, кроме петель кишечника, нет. Надеюсь, что они достаточно жизнеспособны, чтобы снова полноценно служить хозяйке.

— Нормально. Всё должно получиться, — говорю я уверенным голосом.