Доктор Ахтин
Шрифт:
В тишине ночной аллеи, я спокойно нахожу документы в кармане у маленького ростом парня, и читаю — Чураков Геннадий.
Что ж, он и будет моей очередной жертвой, а тот, что повыше, меня не интересует, — случайные жертвы бывают.
9
Мария Давидовна нажала на клавишу отбоя и, задумчиво посмотрев на свой мобильный телефон, сложила его в сумочку.
Иван Викторович Вилентьев перебирал фотографии, показывая всем своим видом, что ему не интересно, кто звонил, и о чем женщина говорила с неизвестным абонентом.
— Так,
— Я говорила, что убийца девочки — это наш Парашистай.
— А, может, все-таки, подражатель? — вздохнул Вилентьев. — Девочка не наркоманка, не инфицирована вирусом СПИДа, кожа не изрезана. Она убита на улице и кровью не обведен контур головы. Единственное, что подходит — выдавленные глаза.
— Вы забываете, что девочка убита двадцать шестого июля, как и в прошлом году. Видимо, для Парашистая этот день имеет какое-то значение, — Мария Давидовна посмотрела на собеседника, который не поднимал глаз от снимков, и продолжила, — да, он изменил ритуал, но главное оставил. Я и в прошлом году считала, что глазные яблоки, которые он уносит с собой, играют основную роль в ритуале убийства. Также, он взял у девочки печень, а это значит, что Парашистай начал собирать органы жертв.
— Зачем?
— Если он последователен в выполнении древнеегипетских ритуалов, то, значит, он начал обеспечивать мумию канопами с органами жертв. Бог Имсет будет хранить печень девочки. А дальнейшие убийства будут сопровождаться извлечением из тел других органов для других Богов.
— Ничего не понял, — поморщился капитан Вилентьев, — какие канопы, какой Имсет, каким Богам?
И когда до него дошло то главное, что сказала Мария Давидовна, он наконец-то поднял глаза от снимков и недоуменно переспросил:
— Погодите, Мария Давидовна, вы сказали, что он начал обеспечивать мумию органами. Какую мумию?
Женщина улыбнулась. Она неоднократно сталкивалась с проявлениями тупости, которую представители сильного пола называли мужской логикой, и давно научилась относиться к этому с некоторой долей юмора. Хотя, это не так смешно, как печально, учитывая, что именно такие люди стояли у власти и принимали глобальные решения.
— Надеюсь, вы помните, что я не поверила, что в прошлом году самоубийца был Парашистаем, поэтому весь прошедший год я думала, анализировала все убийства, составляла психологический портрет Парашистая, — сказала Мария Давидовна.
Увидев, что Иван Викторович смотрит на неё с нескрываемым интересом, она продолжила:
— Так вот, я пришла к выводу, что большая часть из того, что делал Парашистай в прошлом году, было всего лишь игрой. Он обставлял убийства всякими ненужными особенностями в виде многочисленных разрезов и других нюансов, чтобы на то, что было главным — глазные яблоки — мы не обратили внимания. Почему глаза, я не знаю, — протестующе подняла руки ладонями вперед Мария Давидовна, предвосхищая вопрос следователя, — но сейчас вы и сами видите, что это так.
Женщина вдохнула и стала говорить дальше.
— Далее, он взял у девочки печень, и, следовательно,
— Ну, а мумия-то здесь при чем? — спросил нетерпеливо собеседник.
— Не знаю, — покачала головой Мария Давидовна, — все эти ритуалы подразумевают наличие умершего человека, которому приносятся дары, и которые понадобятся умершему человеку на пути в загробный мир.
Иван Викторович похлопал глазами и сказал после минутного молчания:
— Вы меня не убедили.
— В чем? В том, что есть мумия, или в том, что это не прошлогодний убийца?
— Ни в том, ни в другом. Я думаю, что это подражатель.
Мария Давидовна пожала плечами и больше ничего не сказала. Она подумала о том, что большая часть проблем человечества происходит из-за самонадеянности и тупости мужчин, самомнение которых не позволяет им видеть дальше своего носа.
Из всего того, что она сказала, Иван Викторович так и не услышал главные слова — Мария Давидовна составила психологический портрет убийцы и готова была рассказать о своих умозаключениях.
10
Утреннее солнце освещает двор, когда я выхожу из подъезда. На лавочке сидит и курит Семенов. Осенью прошлого года он вышел на пенсию, и теперь я его часто вижу утром и вечером на лавке у подъезда. За год он заметно постарел — в глазах стало больше грусти, словно он устал смотреть на окружающий его мир, волосы на голове побелели, рука, подносящая сигарету ко рту, дрожит больше, чем обычно.
Я сажусь рядом с ним и говорю:
— Доброе утро, Петрович.
— Привет, док.
— Я тут услышал, что снова ужасы происходят на улицах нашего города, — говорю я.
— Ага, — кивает бывший участковый. Он явно не расположен говорить об этом.
Я молчу и смотрю на людей, выходящих из подъездов и спешащих по своим делам.
— На работу опоздаешь, — говорит Семенов.
— Да, — говорю я, — наверное, опоздаю. И, знаешь, Петрович, мне все равно.
— Что так? Насколько я помню, ты трепетно относился к своей работе, — говорит Семенов заинтересованно.
— Сокращение у нас в больнице. Вчера я вдруг заметил, что всем безразлична судьба человека, который работает рядом с тобой. Если меня это не касается, значит, это не моя проблема. Если я однажды не появлюсь на своем рабочем месте, никто и не заметит моего отсутствия.
— Ну, ты, Михал Борисович, Америку открыл! Знаешь, ведь, поговорку о том, что своя рубашка ближе к телу. Никому нет дела до тебя. Вот я, ушел на пенсию, и никто из бывших сослуживцев не вспомнил обо мне. Год прошел, а никто ни разу даже не позвонил.
— Вот и я, по наивности своей полагал, что как я к людям, так и они ко мне. Но, — всем все равно. Абсолютно.
— Тебя, что, Михаил Борисович, увольняют?
— Нет, — качаю я головой, — работать буду в два раза меньше.
Я встаю и, попрощавшись, ухожу.