Доктор Данилов в госпитале МВД
Шрифт:
— Владимир Александрович, а если бы вы были один, без меня, то кого бы вы стали спасать?
— Девушку, — не раздумывая, ответил Данилов, совершенно не удивившись неожиданному вопросу. — Чаю хочешь?
— Нет, спасибо, я воды чуть ли не два литра выпила.
Наташа присела на краешек дивана рядом с Даниловым, посмотрела на него и задала следующий вопрос:
— Потому что она молодая, а он старый, да?
— Руководствоваться подобными соображениями, на мой взгляд, безнравственно. — Данилов пригубил чай и решил дать ему остыть еще немного. — Есть в этой меркантильности что-то гадкое — спасать того, кто моложе. Или, к примеру, спасать
— Тогда, значит, потому что она — женщина? — предположила Наташа. — Или потому что она красивая?
— Нет, — покачал головой Данилов. — Это соображения того же порядка, тем более что лежать в реанимации без сознания с трубкой в трахее, катетером в вене, катетером в мочевом пузыре и при этом оставаться красивой невозможно.
— Тогда почему же девушку? Или это секрет?
— Секрета никакого нет. — Данилов ответил запавшей в память фразой из старого мультфильма. — Просто у девушки была фибрилляция, а у дедушки асистолия.
— И что? — Такого ответа Наташа явно не ожидала услышать.
— А я обожаю дефибрилляторы! — признался Данилов. — Меня хлебом не корми, дай кого-нибудь «стукнуть»!
— Разве так выбирать лучше? — усомнилась Наташа.
— Лучше! — заверил Данилов. — Это же мой индивидуальный критерий, не имеющий к обоим пациентам никакого отношения. Никому не обидно.
Глава одиннадцатая
ЧЕРНОЕ БЕЗМОЛВИЕ
— Умирать не хочется. — Мужчина говорил тихо, то и дело облизывая потрескавшиеся губы и судорожно подергивая правым глазом. — И страшно… Страшно не потому, что ничего не будет, а потому, что все будет, но уже без меня. Завидую тем, кто останется…
— Может, и не стоит завидовать раньше времени, Юрий Алексеевич, — сказал Данилов, кладя руку на плечо пациента.
Тот понял его слова не совсем верно.
— Что бы там дальше ни было… пусть даже и конец света… все равно хочется увидеть…
— Я имел в виду, что не стоит хоронить себя раньше времени. — Данилов понимал, что говорит неправду, но старался, чтобы его голос звучал искренне. — Вот полежите у нас до пятницы…
— Зачем вы врете, доктор? — Глаз Юрия Алексеевича снова дернулся. — Лучше мне уже не будет… Если только в следующей жизни… Вы верите в то, что мы живем по нескольку раз?
— Трудно сказать, — на этот раз совершенно искренне ответил Данилов. — И подтвердить не могу, и отрицать не возьмусь. Но позвольте вернуться к вашему самочувствию…
— Самочувствие херовое, с постели встать не могу…
Дела у пятидесятипятилетнего подполковника с запущенным циррозом печени были совсем никудышными. Привезли его в печеночной коме, без сознания, с застывшей маской страдания на лице и на искусственной вентиляции легких.
— Только успели загрузить, как он дышать перестал, — сказал амбалоподобный врач «Скорой», заполнивший собой весь дверной проем. — Думали, всё.
Он пожал могучими плечами и улыбнулся.
Данилов на его месте тоже бы радовался. Смерть пациента в машине во время транспортировки в стационар крайне неприятна для бригады. Это еще смотря какой заведующий подстанцией и какой у него старший врач, а то ведь просто замучают объяснительными. Почему должным образом не подготовил к транспортировке? Почему не вызвал «на себя» специализированную бригаду интенсивной терапии? Почему долго вез? И так далее…
По желтой коже пациента были разбросаны красные
14
Петехии — точечные, диаметром 1–2 мм, кровоизлияния в кожу или слизистые оболочки, вызванные пропотеванием эритроцитов через стенку капилляров.
Но полечили успешно. Промыли организм от токсинов, которые должна была нейтрализовать печень, добились регулярного мочеиспускания, через прокол выпустили из живота скопившуюся там жидкость… И вот результат — пациент пришел в сознание.
«Страшно не потому, что ничего не будет, а потому, что все будет, но уже без меня». Данилов повторил в уме слова пациента несколько раз, чтобы получше запомнить. Хорошо сказано и, главное, правильно, психологически верно. Интересно — сам придумал или где-то прочитал? Может и сам, как-никак человек образованный, кандидат наук, до выхода на инвалидность работал заместителем начальника отдела в НИИ МВД, бывшем Институте криминалистики.
— А вам не тягостно в реанимации работать, доктор?
Юрий Алексеевич явно спешил наговориться напоследок. Данилов повернулся, посмотрел на мониторы двоих еще не осмотренных в этот обход пациентов и решил, что они могут подождать.
— Я люблю эту работу, — ответил он. — И врачебную вообще, и реаниматологию в частности. Одно время пробовал уйти в более спокойную специальность, но вернулся.
— По своей воле?
— По своей.
— И вам не… — Юрий Алексеевич замолчал, затрудняясь с подбором нужных слов, — …вам не жутко оттого, что вокруг постоянно умирают люди? Разве к смерти можно привыкнуть?
— Нельзя, наверное, — искренне ответил Данилов, — во всяком случае я не привык к смерти. А насчет «постоянно умирают люди» вы не совсем правы, сгущаете краски. Умирают у нас редко, мы ведь для того и работаем, чтобы не давать умереть.
— Но все равно вы видите смерть чаще, чем врач из лаборатории или рентгенолог… В депрессию вас это не ввергает?
«Куда он клонит? — подумал Данилов. — Или в разговорах о смерти некоторые умирающие находят своеобразный смак?»
— Помните у Высоцкого?.. — продолжил Юрий Алексеевич. — «Наше горло отпустит молчание, Наша слабость растает как тень, И наградой за ночи отчаянья Будет вечный полярный день…» [15] Вот вы сами верите в то, что день будет? Или только ночь? Вечная. Черное безмолвие…
15
В. Высоцкий, «Белое безмолвие».
— Как сказал Гашек, «никогда так не было, чтоб никак не было. Всегда так было, чтобы как-нибудь да было». — Данилов обрадовался, что вспомнил подходящую цитату, ведь на чужую мудрость в таких случаях ссылаться легче. — А что касается меня, то от депрессии, связанной с работой, меня уберегает сама работа. Да, иногда приходится уступать смерти, но гораздо чаще мне удается… м-м… не победить, конечно, а отодвинуть в сторону — подожди, мол, еще не время. И каждый раз я радуюсь этому, так что хорошего в моей работе значительно больше, чем плохого.