Доктор Данилов в МЧС

Шляхов Андрей Левонович

– Вот видишь, ты снова издеваешься. Если тебя не интересует моя жизнь, то так и скажи!

Чувствовалось, что Полянский вот-вот окончательно распсихуется и уйдет. «Какой он, однако, стал неврастеник», – подумал Данилов и, чтобы разрядить обстановку, зажал себе рот обеими руками и выпучил глаза. Полянский попыхтел еще с полминуты и рассмеялся. Данилов убрал руки ото рта и тоже стал хохотать.

– Ну что, миру мир? – Данилов протянул через стол полусогнутый мизинец.

– Да ну тебя! – отмахнулся Полянский. – Мы и не ссорились! И вообще, если начинать обращать внимание на твоих тараканов…

Данилов согнул

мизинец до конца и теперь демонстрировал Полянскому кулак.

– То на своих времени уже не останется! – дипломатично закончил Полянский и сразу же спросил: – Так рассказывать дальше?

– Конечно! – ответил Данилов. – Непременно рассказывать! Подробно и обстоятельно!

– Сашенька – просто чудо! – с пол-оборота завелся Полянский. – Никогда не видел человека, у которого столько достоинств и практически нет недостатков.

Насчет практически так и подмывало уточнить, но Данилов благоразумно воздержался и продолжил слушать, не забывая время от времени понимающе-одобряюще кивать. Закатывать в восхищении глаза и восторженно цокать языком – это уже лишнее, а сдержанный кивок – самое то.

Разумеется, подобно сонму своих предшественниц, Сашенька была красивой, нежной, чуткой, интеллигентной, щедрой на ласки и эмоции (положительные), настрадавшейся от внутреннего одиночества и непонимания окружающих… И так далее. Ничего нового Данилов не узнал: характеристика Сашеньки ничем не отличалась от характеристик Машеньки, Катеньки, Верочки, Сонечки… В личной коллекции Полянского имелась даже Евдокия, фигурировавшая не как Дусечка, а как Евочка.

– А чем она занимается? – спросил Данилов, когда Полянский начал перечислять достоинства Сашеньки по второму кругу.

– Разве я не сказал? – спохватился Полянский. – Сашенька – искусствовед. Несмотря на свой юный возраст, она уже очень известный эксперт по русской живописи и графике первой половины двадцатого века. Такая умничка…

Официанта настолько перестали ждать, что даже слегка удивились его появлению. Уставив стол пестрыми маленькими тарелочками с не менее пестрыми закусками, среди которых своей блеклостью выделялись треугольные пирожки, официант ушел, причем не вальяжно, вразвалочку, а торопливо и так же быстро вернулся буквально через несколько секунд. В этот раз он принес нечто горячее, накрытое высокими коническими керамическими крышками. Поставив тарелки на стол, официант торжественно снял крышки и замер в ожидании восторгов.

Если чем и можно было восторгаться, так это дизайнерским мастерством повара, ухитрившимся разложить, если не размазать, довольно скудную порцию мяса (судя по запаху, баранины) с черносливом таким образом, чтобы большая тарелка выглядела полной.

– Тажин! – прокомментировал Полянский. – Уникальная посудина. Пар поднимется вверх, оседает на внутренней стороне крышки…

– Плавали – знаем, – перебил его Данилов, опасаясь, что официант снова надолго исчезнет. – Повторите пиво, пожалуйста.

– И мне пиво! – сказал Полянский. – «Балтийскую корону». А где, кстати, чай?

– Сейчас будет! – пообещал официант и не обманул, принеся пиво и чай не позже чем через минуту.

– Эх, давно я не ел такой вкуснятины! – Полянский, на время забыв о Сашеньке, потер руки и набросился на еду.

Данилов без особого энтузиазма взял рукой пирожок (ну не вилкой и ножом его есть, в конце концов!), надкусил,

прожевал и доедать не стал. Мало того что пирожок был остывшим, так еще и мясная начинка оказалась переперченной до невозможности. Пестрые закуски тоже грешили избытком пряностей, поэтому Данилов оставил их Полянскому, а сам принялся за баранину. Баранина оказалась наиболее съедобной – мягкой и не очень острой. Хороши были и маленькие сухие лепешки с зеленью. Не так отличны, чтобы ими восторгаться, но и не так плохи, чтобы есть их без удовольствия.

Повара и официант трудились не напрасно: Полянский съел подчистую все закуски, не тронув только надкушенный Даниловым пирожок, и, не делая перерыва, набросился на баранину. Данилов никогда не замечал у друга такого поистине богатырского аппетита.

– Вчера у меня был разгрузочный день, – с набитым ртом промычал Полянский, словно угадав, о чем думает Данилов. – Кефир и зеленый чай.

– Ясно. А сегодня, значит, загрузочный, – прокомментировал Данилов.

– Типа того. – Полянский глотнул пива и недовольно поморщился. – Чернослив не раскрылся, чувствуешь? Кислинки не хватает.

– Да, – понимающе поддакнул Данилов. – Но если долго жевать, то во рту все же раскрывается. Ты жуй подольше, доктор-диетолог, а то глотаешь, как крокодил, смотреть страшно.

– В здоровом теле – здоровый аппетит! – Полянский в два счета доел баранину с нераскрывшимся черносливом, благо доедать было немного, и только вспомнил про чай. – Слушай, а чего мы чай не пьем?

– У меня еще пиво есть, – Данилов указал глазами на свой бокал.

– Пиво и дома можно выпить, а настоящий марокканский чай…

– …в Москве редкость.

Настоящий марокканский чай оказался обычным чаем с мятой, только сильно сладким. Полянский, у которого от пряностей возникла сильная жажда, выдул весь чайник и попросил принести еще. Вместе с чаем официант принес тарелочку с какими-то фигурными сладостями, густо обсыпанными сахарной пудрой.

– Комплимент от нашего шеф-повара! – известил он.

Под сладости, которые Данилов полностью проигнорировал (хватило с него и глотка приторного чая), Полянский поделился планами на будущее. Планы были простыми и ясными: Сашенька собиралась переехать к нему («Это после месячного знакомства-то», – усмехнулся про себя Данилов), а свою квартиру сдавать.

– Возьмем аванс за полгода и укатим в свадебное путешествие! – блаженно щурился Полянский. – Надо только определиться – на море или в вояж по Италии.

Данилов искренне посочувствовал тем, кто снимет Сашенькину квартиру. Месяца через два им явно придется искать другое жилье. Ну, если не через два, то через три – это уж стопудово. «Года текли, года меняют лица – другой на них ложится свет» (С.А. Есенин, «Мой путь»), – сказал поэт. У Полянского лица менялись за месяцы, иногда и за недели. Данилов не мог понять, как, несмотря на бесконечную вереницу обломов, Полянский ухитряется сохранять способность мгновенно влюбляться (и мгновенно влюблять в себя, кстати говоря, тоже). Пора бы остепениться, стать более сдержанным, вдумчивым, что ли, пора поискать как следует и найти кого-то если не на всю оставшуюся жизнь (это уж как сложится, конечно), то хотя бы на несколько лет, года на два. Глядишь, и до женитьбы дело дойдет, чем черт не шутит, наследники пойдут, чтобы было кому передать богатый жизненный опыт.