Доктор Данилов в поликлинике или Добро пожаловать в ад!
Шрифт:
С подачи невропатолога, заговорившей о сериале «Доктор Хаус», беседа съехала на вечную тему – разницу между отечественной и зарубежной медициной.
— Вы заметили, что там нет врачей, которые плохо разбираются в пограничных областях? — спросила невропатолог.
— Кино есть кино, Аида Ашотовна, — улыбнулась Козоровицкая. — «Доктор Хаус» – это сериал о гении и кандидатах в гении, которые работают у него под началом.
— Но они подаются не как гении, а как обычные врачи, умеющие делать спинальную пункцию, проводить эндоскопию, разбирающиеся как в болезнях крови, так и в эндокринологии, и в токсикологии.
— Если они не будут во всем этом разбираться, то не будет и сериала, —
— Там и подход к больному другой, — подала голос окулист. — Если вы обратите внимание, то ни в одном американском медицинском сериале не собирают анамнез так, как это принято делать у нас.
— Ой и не говорите, — поддержала Гаспарова. — Как вспомнишь в институте: «анамнез, анамнез, прежде всего анамнез», аж тошнит! У каждого больного описываешь подробный анамнезис витэ (anamnesis vitae – анамнез, или история жизни больного), затем идет анамнезис морби (anamnesis morbi – история болезни)… Напишешь меньше, чем на два листа, — профессор демонстративно разорвет их и вернет историю со словами: «учитесь слушать больных». А что там слушать? Нет, конечно, в диагностически сложном случае надо выпытывать у больного все подробности, чтобы, оттолкнувшись от них, поставить верный диагноз. Но когда перед тобой хроник с установленным в клинике диагнозом и совершенно ясным течением заболевания, нужен ли тут подробнейший анамнез?
— Разумеется – не нужен, — поддержал Данилов. — Все должно быть по уму. Насколько я понимаю – собирать подробнейший анамнез у нас принято от бедности. Чтобы после расспроса пациента обследовать его не полностью, а избирательно, в одном, наиболее предпочтительном направлении. В тех же Штатах пациенты обследуются куда шире. По тем сериям «Доктора Хауса», которые я видел, можно составить представление об их общем методе. Выявлен симптом, берем все заболевания, при которых он встречается, и начинаем проводить дифференциальный диагноз, обследуя пациента по каждому направлению. Этот метод более результативен, но и более дорог.
— «Помочь ничем не можем, так хоть поговорим», любил повторять один наш профессор, — сказал Рябчиков.
— Слово лечит, — добавил Данилов. — Особенно – если сказано от всего сердца.
— За словами, сказанными от всего сердца, сразу же следуют жалобы, — сказала Козоровицкая. — Чемпион нашей поликлиники – Сабуров, на втором месте – Башкирцев, а на третьем – наша пострадавшая Виктория Анатольевна.
— Букина?! — удивилась Гаспарова, обводя глазами зал. — А чем она пострадавшая? Слушай, а вправду – ее тут нет. Что случилось?
— Я думала, вы знаете, — Козоровицкая округлила глаза и сообщила: – Ее сегодня с вызова госпитализировали! По «скорой»! С сотрясением головного мозга!
— Бедная Вика! — всплеснула руками Гаспарова. — Куда только мэрия смотрит? На улицах худо-бедно лед чистят, а во дворах – как придется!
Данилову невропатолог Гаспарова напоминала наседку – невысокая, полная, подвижная и все время чем-то озабоченная. Полной ее противоположностью была окулист Мария Сергеевна – высокая, худая, спокойная до полной непробиваемости. Правда, пациентам удавалось и ее вывести из себя.
— Там не лед виноват, Аида Ашотовна, а какой-то придурок, — продолжила рассказ Козоровицкая. — Пьяный в дребадан вызвал, чтобы получить больничный, а когда Букина ему отказала, набросился на нее с кулаками.
— Ой!
— Хорошо хоть ей удалось вырваться и выбежать на лестничную площадку. Так он и там ее бил, пока соседи не вмешались. Хотел с лестницы спустить.
— Вот сволочь! — высказала общее мнение Гаспарова. — Сажать таких надо!
— Надо, обязательно, — согласилась Козоровицкая. — В милицию его, во всяком случае, забрали, посмотрим, чем закончится. А Букину увезли в сто пятнадцатую больницу. Она звонила из приемного, мобильник у нее разбился. Хочет домой, кому охота Новый год в больнице встречать. Говорит, что уже ничего себя чувствует, как она выражается: «проблевалась и оклемалась». Невропатолог смотрел, травматолог смотрел, ждет, когда поведут на рентгенснимок черепа.
— Слава богу, что ничего серьезнее не случилось! — Гаспарова перекрестилась, Козоровицкая последовала ее примеру. — Я вообще удивляюсь – почему врачам не дают средства самообороны. Хотя бы травматические пистолеты.
— Ими надо уметь пользоваться, — сказал Данилов. — Даже баллончик со слезоточивым газом требует навыков, а уж травматические пистолеты…
— Да, Аида Ашотовна, — поддержала окулист. — Представьте себя с кобурой под мышкой. И на раз-два вам надо вытащить пистолет, прицелиться и выстрелить.
— Боже упаси! — отмахнулась Гаспарова. — Я хоть по квартирам не хожу. У нас все надомные выезды Маняка делает. Ему доплачивают, он рад, а я еще больше рада. Тут на приеме сидишь – и то людей боишься.
— Да, к вам самые нервные и идут, — посочувствовал Рябчиков. — Впрочем, все они психи.
— А я думаю, что если считаешь всех пациентов психами, то в медицине делать нечего, — сказала Козоровицкая.
— Юлия Павловна! — невропатолог чуть не подавилась только что откушенным куском торта. — Уж вам ли не знать, что представляет собой наше население. Они же все чуть что – сразу к вам бегут, правды искать! Здоровые на голову по поликлиникам не ходят, им работать надо. Так, раз в год придут за справкой или больничный по радикулиту откроют. А девяносто процентов ходят сюда, как в клуб. Выговориться, поскандалить, таблетками затариться. У моей подруги недавно свекровь умерла, инвалид второй группы. Так после нее огромная тумбочка лекарств осталась. Четыре здоровых ящика, набитые битком – капотен-мапотен, пирацетам-мирацетам… Короче говоря, подруга все это наследство собрала и к своей знакомой аптекарше подкатилась. Не выкидывать же. Та, конечно, взяла за треть цены, но восемь тысяч с чем-то подруге заплатила. Как раз пригодилось на поминки. А в коридорах только и скулят – врачи жадные, мало выписывают, мы таблеточки пополам делим, чтобы до новой выписки дотянуть… Можно подумать, что мы это от жадности. Я один раз бабульке, которая на дачу уезжала, выписала таблеток на полтора месяца, вошла, называется, в положение, так меня Пахомцева потом месяц мурыжила…
— Она умеет! — вставила окулист.
— «Как вы могли? Это же перерасход! А если она умрет за это время?». Я не выдержала и спросила: «А если я сейчас тут умру, Татьяна Алексеевна, тогда что? Вам не стыдно будет, что из-за трех копеечных рецептов вы мне уже который день мозг сверлите?» А ей хоть бы что! «У меня работа такая!» – вот ее ответ. Работу, между прочим, каждый сам себе выбирает и каждый сам для себя решает, останется он на этой работе человеком или собакой станет. Юлия Павловна, ничего, что я при вас, секретаре главного врача, критикую его заместителя.