Доктор, дым и зеркала
Шрифт:
Леон не скрывал, что ему нравится Эпиона. Этот кластерный мир был полностью отдан под больницу, больше там ничего не было, кроме разве что общежития для персонала. Место, где установлено перемирие, где разные виды живут в согласии… в общем, для нового представителя хиппи нашего семейства это был рай.
Брат не делился со мной подробностями, как в детстве и юности, потому что знал – мы стали разными, слишком разными. Но по отдельным фразам и намекам я понимала, что у него все хорошо. Он нашел друзей, он прекрасно ладил с пациентами, он отлично зарабатывал, а еще я начала подозревать, что у него появилась девушка. И судя по основному населению Эпионы,
Мой брат проработал в Эпионе два года, а потом мне сообщили о его смерти.
Когда мне впервые сказали об этом, я просто не могла поверить. О таких вещах не шутят ни люди, ни нелюди, однако я отказывалась принимать такую правду. Мой брат умер? Мой молодой, здоровый, сильный, жизнерадостный брат мертв? Как такое вообще возможно? Нет, не может быть!
Я спросила. Они ответили.
Леон покончил с собой. Никто не знал, почему, но он это сделал. Однажды он забрался на крышу главного корпуса больницы и бросился вниз. Это заметили из окон, поспешили ему на помощь, однако спасти не сумели – смерть была мгновенной, он расшиб голову о камни.
Его коллеги убеждали меня, что для них это тоже шок. Леон до последнего оставался дружелюбным и приветливым, он не был похож на того, кто готовится свести счеты с жизнью. Да и зачем? Причин не было, у него все шло хорошо! К тому же, в Эпионе раз в год всех сотрудников проверяли на психологическую устойчивость, и мой брат прошел эту проверку за четыре месяца до смерти. Получается, тогда он был здоров, а теперь вдруг поддался помешательству?
В это я поверить не могла. Даже когда я немного пришла в себя и снова начала мыслить здраво, я не готова была принять версию с самоубийством. Может, мы с братом и не общались два года, но до этого мы прожили вместе всю жизнь, я знала его! Такие люди, как Леон, сотканы из жизни, энергию смерти в нашем роду унаследовала я. Мне нужно было понять, что с ним случилось на самом деле.
Его хотели похоронить на Эпионе, там было собственное маленькое кладбище, но я настояла, чтобы тело вернули во внешний мир. Мне нужно было осмотреть его, разобраться, что с ним произошло. Да и потом, не должен потомок охотников, пусть и отказавшийся от оружия, покоиться в колдовском мире, неправильно это.
Помню, когда я впервые увидела мертвого отца, у меня в душе все замерло. Этот образ въелся в мою память, прожег ее насквозь, чтобы возвращаться ко мне в ночных кошмарах. С Леоном все было гораздо хуже, и не только потому, что я надеялась никогда не видеть брата мертвым. Если отца я видела спокойным, уже омытым, лежащим среди белых простыней, то моя встреча с братом, первая за два года, произошла в холодном морге. Он лежал передо мной на металлическом столе, уже вскрытый и зашитый, нагой, как будто искусственный, а я должна была изучать его.
Я не хотела. В какой-то момент желание развернуться и уйти стало настолько сильным, что я едва не поддалась, и мне лишь чудом удалось справиться с ним. Меня не было рядом с Леоном, когда он нуждался во мне. Я должна хоть как-то искупить свою вину перед ним, и не важно, насколько плохо мне будет.
Мне казалось, что все станет очевидным при первом же осмотре: я ведь врач, я сразу обнаружу то, что проклятые нелюди от меня скрыли! Вот только они ничего не скрывали. Тело моего брата было именно таким, каким и должно быть. Он умер от повреждений, полученных при падении с крыши, других травм я не обнаружила. Не похоже, что он боролся с кем-то перед смертью, что его заволокли на эту крышу. Нет, он просто шагнул вниз – и через пару секунд был мертв.
Но почему? Почему, Лео? Я смотрела на родное лицо до тех пор, пока слезы не застилали глаза, потом на пару секунд жмурилась, чтобы смахнуть их, и смотрела снова. Не знаю, какие ответы я надеялась так получить. Боль и отчаяние разрывали мне душу изнутри, а еще – ярость. Та самая ярость, которую я так упорно подавляла со смерти отца, рвалась наружу.
Леон доверял проклятой нежити. Он посвятил свою жизнь помощи существам, которые этого не достойны. Он считал их равными, он лечил их, а не людей. А чем они отплатили ему? Они или убили его, или довели до самоубийства, иначе и быть не могло. Они в этом виноваты, а еще – я.
Потому что я его сестра, единственная семья, что у него оставалась. Леон никогда не ладил с дедом и не мог поговорить с ним по душам, но со мной-то мог! Если бы я сама не отгородилась от него, не замкнулась в своей нелепой обиде. Возможно, если бы мы доверяли друг другу, как раньше, он бы не пошел на такой шаг, а обратился ко мне за помощью!
Теперь это все не важно. Вернуть его нельзя, можно только отомстить. Именно этим я и собиралась заняться.
Похороны моего брата проходили во внешнем мире, но его коллеги все равно явились. Они ничем не отличались от людей, они умели маскироваться, а значит, умели лить фальшивые слезы и изображать сочувствие. Я кивала, когда они подходили ко мне с соболезнованиями, но не верила ни единому слову. Они не уберегли моего брата, кто-то в Эпионе убил его – и кто-то ответит.
В тот же день я подала прошение о практике в Эпионе. Я не могла работать там, потому что никогда не изучала межвидовую медицину. Но ведь именно так ее и изучают, так начал свой путь Леон! Сначала человек или нелюдь получает высшее образование среди своих сородичей, а потом поступает в интернатуру какой-нибудь больницы, открытой для разных видов.
Правда, до этого все равно нужно пройти специальные курсы, чего мне не хватало. Однако для меня сделали исключение, уже на следующий день я получила приглашение в Эпиону. Это не удивило и не умилило меня. То, что нелюди пошли мне навстречу, казалось мне доказательством их вины: они знают, что убили Леона, и пытаются очиститься. Но этого недостаточно! Тот, кто довел его до самоубийства, должен умереть.
Кровь за кровь – так живут охотники за нечистью. Нет, я не собиралась нарушать слово, данное отцу, и отказываться от медицины. Но я должна была разобраться в смерти своего брата.
Я рассказала деду о своем скором отъезде. Он принял эту новость спокойно, словно по моим глазам понял, ради чего я еду туда на самом деле, хотя я ему не говорила, жалела старика.
– Они будут лгать тебе, – предупредил он. – Как лгали ему. Ложь – их сущность.
– Я знаю. Я помню все, чему ты меня учил.
Я и правда помнила: я не прекращала тренировки и после смерти отца. Я убеждала себя, что делаю это лишь для того, чтобы порадовать деда, и иногда почти верила в это. Я не думала, что его уроки пригодятся мне так скоро.
– Хорошо, – улыбнулся дед. Устало улыбнулся, без веселья или злорадства, по нему смерть Леона ударила даже больнее, чем по мне, насколько это вообще возможно. Он вдруг отчетливо понял, как мало осталось от его семьи и всего нашего клана: только я да он. – Тогда иди и отомсти за нашего мальчика.