Доктор Фальк. Тайна серого монаха
Шрифт:
– Боюсь, в данном случае я выступаю простым курьером, – Фальк извлек из кармана листок и положил его на стол перед Екатериной Юрьевной. – Возможно вы слышали, что Петр Андреевич Платонов был задержан полицией. Так получилось, что перед этим он попросил передать вам письмо.
С внешностью Шкляревской приключились разительные изменения. Спокойствие и расслабленность слетели с нее, словно осенний лист, подхваченный порывом холодного ветра. Женщина побледнела. Рука, которой она потянулась к записке, заметно дрожала.
– Не смею вам мешать, – сказал Василий Оттович и попытался встать, но Екатерина Юрьевна схватила его за руку.
– Нет! Не уходите! Прошу вас! Не оставляйте меня сейчас одну!
Фальк вынужден был подчиниться. Он лишь тактично отвернулся и принялся изучать острый шпиль кирхи, прекрасно видимый с террасы.
– Вы… – начала Шкляревская и осеклась. – Вы читали письмо?
– Екатерина Юрьевна, я спишу этот вопрос на вашу нервную ажитацию и не буду оскорбляться, – ответил Василий Оттович. – Конечно же нет! Я же не охранка, право слово!
– Да-да, конечно! Но я подумала, раз Петр доверял вам настолько, чтобы передать письмо, я подумала…
– Не уверен, что Платонов мне доверял, просто в тот момент у него не было выбора, – признался Фальк.
– Понятно, – протянула Шкляревская и замолчала. Доктор проявил тактичность и молча пригубил чай. Наконец, хозяйка дома вновь заговорила: – Вы же лютеранин, Василий Оттович?
Вообще-то в силу профессии (а затем и виденного на войне), воспитанный в лютеранских традициях Фальк с годами склонялся к атеизму. Но данное объяснение получилось бы слишком длинным и неуместным в сложившихся обстоятельствах, поэтому он просто кивнул.
– У вас есть тайна исповеди? – спросила Екатерина Юрьевна.
– Да, но, боюсь, это относится только к священнослужителям.
– А врачебная? Врачебная тайна? У вас, как у доктора? – настаивала Шкляревская.
– Да, пожалуй, есть, но она касается только здоровья…
– Василий Оттович, мне нужно вам кое-что сказать, – она сжала его ладонь своими холодными руками. – Мне не к кому больше обратиться, но все мною сказано должно остаться между нами. Прошу вас!
Фальк мысленно проклял себя. Чем дальше развивалась эта история, тем больше людей вцеплялись в него, словно клещи, и просили – нет, требовали! – помощи. Самым разумным в данных обстоятельствах было бы вежливо, но твердо освободить руку и откланяться, оставив Шкляревскую саму разбираться со своими проблемами. Но… Василий Оттович обнаружил, что не способен оставить даму в беде. Даже, если разум обоснованно подсказывал, что дама в беде беззастенчиво использует свои чары, чтобы добиться его помощи. А в этом он практически не сомневался – не только из-за предупреждения Аксенова, но и просто от того, как Екатерина Юрьевна говорила, улыбалась и внезапно меняла настроение.
– Хорошо, – кивнул доктор. – Я вас слушаю.
– Петра Андреевича подозревают в убийстве генеральши Шевалдиной, – сказала Шкляревская.
– Да, об этом я догадался.
– В ночь убийства у него нет… Как это называют в полиции? Алиби?
– Да, думаю что-то в этом роде.
– Но это не совсем так, – продолжила Екатерина Юрьевна. – Что, если у него есть это самое алиби? Но человек, который может его обеспечить, не может это сделать?
– В таком случае я вижу два исхода – либо невиновность инженера Платонова будет доказана другими средствами, либо нет. И в таком случае упомянутый вами человек сам встанет перед выбором – хранить молчание и дать невиновному отправиться на каторгу или все же выступить в его защиту, – Фальк прекрасно понимал, куда движется разговор, но все равно почел за лучшее ответить максимально обтекаемо.
– А если упомянутый человек не может это сделать? И раскрытие истины поставит под удар ее… То есть, его, это человека, жизнь и благосостояние?
– А это уже вопрос ее – то есть, конечно, его – личной совести, гражданского сознания и христианского милосердия. А о ком мы говорим? – невинно осведомился Фальк.
– Черт вас возьми, Василий Оттович, вы прекрасно представляете, о ком мы говорим! – вспылила Шкляревская. – Петр не мог убить Веру Павловну потому, что в ночь убийства он был со мной!
Она вскочила со стула и заходила по террасе, заламывая руки.
– Мой муж – человек глубочайшего такта и понимания.
– Не сомневаюсь, – пробормотал Василий Оттович.
– Он готов закрывать глаза на мои… Слабости. Но при выполнении двух условий – об этом не должен знать он сам, и эти слабости не должны поставить под удар его репутацию. Если я признаюсь в том, что Петр был у меня той ночью, то нарушу сразу оба. Теперь вы понимаете мою дилемму?
–Да, но, боюсь, эту дилемму, как вы выразили, можете разрешить только вы, – резонно заметил Фальк.
– Но это невозможно. Я лишусь всего, – Шкляревская без сил упала на соседний стул и с надеждой взглянула на доктора. – Мне нужна помощь, Василий Оттович.
– Что я могу сделать? – спросил Фальк. – Заявить, что инженер Платонов провел ночь у меня, но стесняется в этом признаться? Увольте, Екатерина Юрьевна, боюсь это будет еще большим скандалом.
Шкляревская изумленно посмотрела на него, а потом расхохоталась, откинув голову назад. Василий Оттович ограничился вежливой улыбкой.
– Господи, обожаю мужчин с чувством юмора, – призналась Екатерина Юрьевна, отсмеявшись. – Но, боюсь, нашей проблемы это не решает.
– Простите, но «вашей» проблемы, сударыня, не «нашей». Я решительно не вижу, как смогу вам здесь помочь, – откровенно заметил Фальк и отпил ароматный чай.
– Отнюдь, Василий Оттович, – покачала головой Шкляревская. – Способ есть. Если Петр не убивал генеральшу, то вам просто нужно понять, кто это сделал!
Доктор Фальк со всем приличествующим фырканьем и кашлем подавился чаем.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Развлечением в дождливые дни, в которых в иные годы не бывает недостатка, может служить чтение какой-нибудь интересной книги или писание писем – занятие, которым всегда пренебрегают в теплые ясные дни»
Рекомендации из книги «Хороший тон», СПб, 1881
Василий Оттович, аки запертый в клетке большой хищный кот, яростно мерил шагами веранду. Погода соответствовала его настроению – дождливая, мрачная и беспросветная. Зеленый луг накрыла огромная черная туча и отказывалась уходить вот уже третий день. Лишь изредка облака расступались, пропуская солнечные лучи, но от этого становилось только хуже. В отличие от ливня, пришедшего в ночь смерти Веры Павловны, эти дожди не приносили с собой прохлады, только духоту и влажность. Выходящее жаркое солнце разогревало землю, отчего воздух наполнялся едва видимой белесой дымкой, мешавшей дышать. Словом, май больше походил на разгар июля. Целыми днями хотелось спать, но возвращаться в кровать, на сырое постельное белье, было ужасно. Фальк мотался между креслами и диванами, подремывая то тут, то там. Одно хорошо – ненастье снимало с него ответственность за бездействие. А вновь приниматься за расследование доктору хотелось меньше всего.