Доктор из Лхасы
Шрифт:
Через некоторое время я разработал план побега. Я решил, что как-то днем тоже «умру», после чего меня положат на кучу трупов. С наступлением ночи я смогу выбраться из лагеря и бежать. Решившись на это, в течение следующих трех или четырех дней я внимательно наблюдал за поведением японцев и их действиями. Затем день или два я специально часто спотыкался и притворялся более слабым, чем был на самом деле. В тот день, когда должна была состояться моя «смерть», я сделал вид, что едва смог прийти на утреннюю поверку, которая происходила каждый день на заре. На протяжении утра я имитировал все признаки полного истощения, и вскоре после полудня упал.
Разыграть все это мне было совсем не трудно, потому что я и так постоянно валился с
Казалось, что этот день длится годы, и вечер никогда не наступит. Но вот наконец стало смеркаться. Приближалась ночь. Вокруг меня стоял невыносимый смрад. Я чувствовал, как подо мной ползают крысы, делая свое черное дело – поедая трупы. Время от времени вся куча вздрагивала и проседала, когда одно из нижних тел ломалось под давлением верхних. Куча покачивалась, но я надеялся, что не свалюсь с нее. Ведь тогда, как часто бывало, придут солдаты и снова сложат ее. И кто знает, может в этот раз они заметят, что я живой, или же – что хуже – положат меня на самое дно. Обе эти возможности не предвещали мне ничего хорошего.
Наконец заключенные, работавшие во дворе тюрь мы, разошлись по баракам. Часовые прохаживались по стене, вдыхая прохладу ночного воздуха. На землю медленно – о, как медленно! – спускалась ночь. Один за другим в окнах дома, в котором жили японцы зажигались желтые огни. Я не мог дождаться наступления темноты.
Долго-долго я лежал на куче вонючих тел. При этом я внимательно наблюдал за движением часовых. Когда они находились в самом дальнем от меня конце двора, я нетерпеливо вылез из-под тела, лежащего на мне, и при этом оттолкнул находящееся рядом. Неожиданно оно соскользнуло с кучи и с шумом упало на землю. Я замер, не смея дышать. Мне подумалось, что вот сейчас охранники подбегут к куче и обнаружат меня.
Побег из японской тюрьмы был весьма опасным делом, потому что вся окружающая местность освещалась прожекторами. Если какого-то неудачника обнаруживали, его тут же закалывали штыками или, что было еще хуже, подвешивали над слабым огнем. Японцы изощрялись в изобретении новых способов казни, которая каждый раз осуществлялась в присутствии несчастных заключенных. Последние должны были при этой замирать от ужаса при виде мучений того, кто решил не подчиниться воле Сынов Неба.
Ничто не двигалось. Японцы, вероятно, уже привыкли к тому, что трупы время от времени падают с кучи. Я попробовал пошевелиться. Куча издала какой-то утробный звук и затряслась. Мало-помалу я подполз к краю кучи и упал вниз, хватаясь за лежащие тела. Ведь я был слишком слаб, чтобы спрыгнуть с высоты в десять или двенадцать футов и не вывихнуть или не сломать себе ногу. Шум, который я при этом поднял, не привлек ничьего внимания. Японцам не могло прийти в голову, что кто-то решится скрываться в таком отвратительном месте. Оказавшись на земле, я осторожно пробрался в тень деревьев, растущих возле стены лагеря. Некоторое время я ждал. Над моей головой встретились часовые. Сверху донеслись приглушенные голоса, и вспыхнула спичка, когда часовые прикурили. Затем они разошлись в разные стороны. Один из них пошел дальше по стене, тогда как другой спустился вниз. У каждого из них в руке была только что зажженная сигарета, и они оба были на какое-то время ослеплены спичкой, вспыхнувшей во тьме.
Я решил воспользоваться
Весь следующий день я находился на этом месте. Я был слишком слаб и слишком болен, чтобы двигаться дальше. В конце дня, когда снова стало темно, я тихонько спустился с дерева и пошел дальше по местности, которую хорошо знал.
Я помнил, что недалеко жил один очень старый китаец. Когда-то я долго лечил его ныне уже покойную жену. В этот дом я и направился под покровом темноты. Тихонько постучав в дверь, я ощутил внутри дома атмосферу страха и напряженности. Когда мне надоело ждать, я прошептал, кто я. В домике раздались осторожные шаги, дверь на несколько дюймов открылась, и наружу высунулась голова старика.
– А, это ты, – сказал он. – Скорее входи.
Он отворил дверь пошире, и я вполз под его вытянутой рукой. Он опустил занавески, зажег свет и замер в ужасе, когда увидел меня. Мой левый глаз был серьезно поврежден. Нос был расплющен. Рот был распорот, а губы отвисали. Он нагрел воды, омыл мои раны и накормил меня. Всю следующую ночь и весь следующий день я отлеживался в его лачуге. Он ушел и договорился с другими китайцами, чтобы меня тайком провели в расположение китайских частей. Однако я вынужден был остаться у него еще на несколько дней, потому что у меня началась горячка и я чуть было не умер.
Прошло около десяти дней, и я выздоровел настолько, что смог с помощью добрых людей пешком добраться до расположения китайской армии недалеко от Шанхая. Здесь все ужаснулись, увидев, как японцы изуродовали мое лицо. Больше месяца я находился в госпитале, где мой нос восстанавливали, используя для этой цели ткань, взятую из ноги. Затем меня отправили в Чунцин, чтобы я отдохнул и восстановил силы перед тем, как вернуться в ряды медицинского подразделения действующей китайской армии.
Чунцин! Я никогда не мог подумать, что после стольких злоключений, после всего, через что я прошел, я снова увижу его. Чунцин! В этот город я направлялся теперь вместе с другом, который тоже нуждался в отдыхе после тяжелого ранения на войне.
ГЛАВА 9
СНОВА В ПЛЕНУ
Мы поразились, когда увидели, как разительно изменился Чунцин за это время его уже был совсем не тот город, в котором мы жили раньше. Во многих местах появились новые дома, а на старых зданиях теперь красовались новые вывески. Открылось множество новых магазинов.
Город теперь был явно перенаселен. Сюда пришли люди из Шанхая и из других восточных районов страны. Деловые люди, которые не могли больше заниматься своим бизнесом на побережье океана, теперь нахлынули в Чунпин с тем, чтобы начать здесь все сначала. Некоторым удалось кое-что спасти, но большинство из них начинали здесь с нуля.
Университеты заняли в Чунцине свободные здания или построили себе временные помещения, которые больше всего напоминали бараки. Однако именно в этих бараках теперь жили самые просвещенные люди Китая. Какими бы ни были эти бараки, в них работали лучшие люди страны, а возможно, и мира.
Мы сразу же направились в монастырь, где я раньше проживал. Оказавшись там, я словно вернулся домой. В тихом храме над нашими головами, как и раньше, клубились облака дыма от благовоний, и мы почувствовали полный покой. Святые Лики сострадательно взирали на нас, словно поддерживая нас в наших устремлениях, словно зная о тех суровых испытаниях, через которые нам довелось пройти. Да, это была краткая передышка, чтобы мы успели залечить свои раны перед тем, как еще раз выйти в этот жестокий мир, где нас ждали новые пытки. В храме звучали колокола и играли трубы. Снова настало время для знакомого и столь любимого нами богослужения. С великой радостью в сердцах мы заняли свои места.