Шрифт:
1
Первый день работы
— Беги, — наклоняется ко мне женщина средних лет из-за блестящей стойки регистратуры и шепотом кричит. — Ты слишком молода. Слишком живая. Слишком бойкая. Он раздавит тебя и устроит зрелище. Беги, пока еще можешь.
Откидываюсь на спинку стула и сцепляю пальцы, мои глаза расширились, как две полные луны. Я моргаю от темноты, которую она проецирует, и думаю, не является ли Мелинда Эванс, которую я официально заменяю сегодня, психически нездоровой. Она выглядит нормально в своем кардигане цвета лайма
— Мелинда, тебе нужна минутка? Может, принести тебе чай? Кофе? — Ксанакс? Я откатываюсь, чувствуя, как скрипят колесики моего кресла, когда я очень медленно увеличиваю расстояние между нами и отползаю от нее.
— Держись подальше от доктора Мэтьюса, — дрожит ее нижняя губа, когда она оглядывает опрятную и красочную приемную. — Он — дьявол в очень хорошем обличье.
— Педиатр Мэтьюс? — уточняю я, с сомнением вскидывая бровь. — Тот самый, который оставил на твоем мониторе розовую записку с вопросом, вернулся ли из химчистки его галстук с Багзом Банни?
— Это он, — решительно кивает Мелинда, собирая свои вещи и срочно запихивая их в сумку Kate Spade. Это мой первый день в педиатрической клинике Мэтьюса и Лерера в моем родном городе Провиденс, Лонг-Айленд. Я приехала сюда два дня назад, вернувшись из колледжа на Западном побережье. У меня еще не было времени распаковать вещи, но мама, которая работает в агентстве по подбору персонала, подкинула мне эту временную работу, и я подписала шестимесячный контракт, даже не прочитав мелкий шрифт. С той суммой студенческого долга, которая лежит на моих плечах, быть разборчивой — роскошь, которую я не могу себе позволить. А педиатрическая клиника показалась мне очень хорошей идеей. Я люблю детей. Я люблю младенцев. Я вообще люблю помогать, независимо от того, кому это нужно. Разве это может быть трудно?
— Я ценю твою заботу, — улыбаюсь Мелинде, которая вчера весь день учила меня работать на коммутаторе, приветствовать пациентов и работать на ксероксе, проявляя при этом минимум терпения. — Но я могу о себе позаботиться.
— Ты так говоришь, потому что еще не знакома с ним. Он делает операцию в Нью-Йорке.
— Я говорю так, потому что верю в человечество, — щебечу я. Мелинда закатывает пару сильно накрашенных тушью глаз.
— Это изменится через полчаса, — сообщает она мне, расправляя несуществующие складки на кардигане и поднимаясь со стула. — Он должен вернуться с операции в Нью-Йорке. Я не собираюсь рисковать и оставаться здесь, когда он приедет. Удачи, Саванна Мартин.
Прежде чем я успеваю ответить и спросить, уверена ли она, что доктор Мэтьюс не сделал шерсть из ее щенков, Мелинда выходит за дверь, оставляя за собой шлейф цветочных духов и беспокойства.
Первым делом я прикрепляю зеленую силиконовую руку "Дай пять, ты жив!" к стойке регистратуры и ставлю кружку Мэрилин Монро "Быть нормальным — скучно" рядом с клавиатурой. Я бы сейчас убила за травяной чай. Не в буквальном смысле, конечно. Это бы перечеркнуло смысл работы в клинике — особенно в детской.
Это небольшое, но дорогостояще отремонтированное и совершенно очаровательное место. Приемная выкрашена в бледно-голубой цвет и выполнена в форме гигантского аквариума. На стенах искусно нарисованы тюлени, разноцветные рыбки и дельфины. Зона ожидания завалена сиденьями в форме водорослей и камней. Здесь стоит резкий, тоскливый запах новорожденных, сахара и липких рук.
В клинике работают три человека. Доктор Мэтьюс, доктор Лерер и я — единственные, кто здесь трудятся. Медсестры, находящиеся здесь, — это сплоченная группа.
Возможно, проблема была в Мелинде, а не в здешних врачах. Ведь они зарабатывают на жизнь лечением детей. Сомневаюсь, что они были бы черствыми, трудными и злыми, если бы это я уходила отсюда.
А может быть, доктор Мэтьюс — старый хрыч. Может, его одежда пахнет нафталином, а куриные крылышки он ест с помощью посуды. Я уже познакомилась с доктором Лерер. Это женщина лет тридцати с платиновыми светлыми волосами и фигурой, которая заставила бы любую знойную женщину захотеть ударить ее по сиськам. Ледяная, но вежливая. Отстраненная, хотя и профессиональная. Я могу смириться с ее новоанглийским, привилегированным типом умной женщины. Что касается доктора Мэтьюса, то, несмотря на его проблематичную личность, мне придется довольствоваться и им. У него есть кое-что, в чем я отчаянно нуждаюсь. Преимущественная зарплата каждые две недели.
В клинике пусто. Только шум кондиционера гудит в затхлом воздухе. Сейчас полдень, в разгаре летние каникулы, и все дети в Провиденсе, слава Богу, здоровы, счастливы и находятся на отдыхе. Доктор Лерер уехала на целый день — у нее встреча с адвокатом, о чем она объявила, запыхавшись, когда ее каблуки загрохотали в десять утра, — и если бы скука была олимпийским видом спорта, я бы принесла много гордости Соединенным Штатам Америки.
С опаской я достаю из сумки в форме совы под столом романтическую книгу. «Миллиардер и принцесса». Люди могут сколько угодно смеяться над моими романтическими романами. Я проживаю тысячу жизней в год, и ненавистники должны завидовать, потому что у них только одна.
Почитав несколько минут, я откидываю голову назад и закрываю глаза, чтобы не видеть флуоресцентного света. У меня не было времени как следует выспаться с тех пор, как я приземлилась три дня назад. Жизнь превратилась в хаотическое пятно. Как только я вошла в дом, позвонила тетя Стеф, живущая через дорогу, и спросила, могу ли я отвезти ее в торговый центр. Потом я вышла на улицу, познакомилась с нашими новыми соседями и научила их ребенка кататься на велосипеде. А когда вернулась домой, мне пришлось убираться в своей комнате, складывать одежду и устраиваться на новом месте. Нет, я не жалуюсь. Быть занятой — это хорошо. Просто мне нужно немного вздремнуть. Десять минут, чтобы зарядиться энергией. Слышала, что кошачья дремота эффективнее долгого сна. Я поставила будильник на телефоне и закрыла глаза, погрузившись в расслабляющие внутренние мысли.
Боже, как хорошо. Так, так, так, так…
— Что. За. Херня? — Густой, глубокий голос гремит у меня над головой.
Я вскакиваю со своего места, как будто оно горит. Открываю глаза и смотрю на мужчину, которому принадлежит голос. Первая мысль, которая приходит мне в голову, — наверняка не только его голос глубокий и объемный.
— О, Боже мой! Мне очень жаль, — кричу я, хватая случайные документы, лежащие на столе, и перекладывая их. Не знаю, что я пытаюсь здесь показать. Что я усердно работаю? Потому что он только что застал меня, дремлющую в кресле, как скучающий бойфренд в фильме с Дженнифер Энистон. Я похлопываю по уголку рта, чтобы убедиться, что у меня нет слюней. Ты притворяешься, Саввана.