Доктор Смерть
Шрифт:
— Ты решил стать ковбоем?
— Влияние Джорджии О'Киф [1] .
— Бесподобно.
Издав тихий урчащий смешок, Майло смахнул со лба прядь сухих черных волос и, прищурившись, посмотрел вправо, указывая взглядом на то место, где был обнаружен фургон.
Не дальше, вверх по грунтовой дороге, где развесистые дубы образовывали отличное укрытие, а прямо здесь, у поворота, на открытом месте.
— Похоже, машину даже не пытались спрятать, — заметил я.
1
Многие
Пожав плечами, Майло сунул руки в карманы. Он выглядел вымотанным и измученным, уставшим от насилия.
А может быть, просто сезонное недомогание. Сентябрь в Л.-А. — самый отвратительный месяц. Погода меняется от удушающего зноя до промозглой стужи, которая усугубляется мрачными тучами, налетающими со стороны моря и превращающими город в кучу грязного белья. Если сентябрьский день начинается с моросящего дождя, к вечеру от него уже становится тошно. Иногда сквозь сплошную пелену, затягивающую небо, на краткий миг пробивается солнечный луч. Крыши домов и стекла машин, словно бисеринками пота, покрыты каплями дождя. Последние годы местные жители обвиняют в погоде тайфун Эль-Ниньо, но я не помню, чтобы раньше она была другой.
Сентябрь отрицательно сказывается на здоровье. Организм Майло и без того не нуждался в дополнительной эрозии. Тусклый утренний свет усугублял бледность его лица, выделяя оспины, усыпавшие щеки и спускающиеся на шею. Седые баки, в которые переходили все еще густые черные волосы, превращали виски в полосатую шкуру зебры. Майло опять повадился закладывать за воротник, и его вес остановился — по моей оценке, на цифре 240 фунтов, в основном сосредоточенных в средней части туловища. Ноги, составлявшие основную часть его шести футов трех дюймов, оставались тощими ходулями. Края массивного подбородка слегка обвисли. Мы были приблизительно одного возраста — Майло был старше на девять месяцев — так что я предположил, что на мою нижнюю челюсть время также наложило отпечаток. Особого времени любоваться собой в зеркале у меня не было.
Майло направился к месту убийства, и я пошел за ним. Желтоватая почва была покрыта рябью отпечатков протекторов. Рядом валялся обрывок желтой ленты оцепления, грязный, забытый. Целая неделя застоя, ничто не двинулось с места.
— Мы сняли слепки шин, — махнул рукой Майло. — Хотя от этого не было никакого толка. Нам и так было известно, откуда взялся этот фургон. На нем была наклейка агентства проката. Город Авис, отделение компании «Тарзана». Коричневый «форд-эконолайн» с просторным грузовым отделением. Мейт взял его напрокат в прошлую пятницу на выходные.
— Готовился к очередной миссии милосердия? — спросил я.
— Да, в таких случаях он всегда использовал фургон. Однако до сего момента ни один родственник, мечтающий о наследстве, не заявил о том, что Мейт его кинул.
— Удивительно, как это агентства проката до сих пор не боятся иметь с ним дело.
— Скорее всего, его имя просто не фигурировало. Документы были оформлены на некую Алису Зогби, президента клуба «Сократ» — организации, проповедующей право на смерть, с главным офисом в Глендейле. Сейчас этой Зогби нет в стране — в субботу вылетела в Амстердам на съезд каких-то гуманистов.
— То есть она наняла фургон, а на следующий день смылась? — заметил я.
— Похоже на то. Звонил ей домой — по совместительству в главный офис «Сократа» — попал на автоответчик. Связался с полицией Глендейла, попросил заглянуть к этой Зогби. Дома никого. На автоответчике сообщение, что она вернется через неделю. В моем списке неотложных дел Алиса Зогби на первом месте.
Майло похлопал по карману, где жил блокнот.
— Любопытно, почему Мейт просто не купил себе фургон, — сказал я.
— Судя по тому, что я успел увидеть, он жил весьма бедно. На следующий день после убийства я рылся у него в квартире — удобства по минимуму. Его «шевроле» уже не первой молодости. А до того как пересесть на колеса, Мейт снимал номера в дешевых мотелях.
Я кивнул.
— Оставлял трупы, где их обнаруживали на следующее утро горничные. Жалобы от шокированных подобным зрелищем женщин были не лучшей рекламой. Однажды я видел по телевизору, как Мейт оправдывался по поводу всего этого. Он говорил, что Христос родился в стойле среди козьего помета, так что окружающая обстановка не имеет значения. Но ведь на самом деле имеет, ведь так?
Майло внимательно посмотрел на меня.
— Ты следил за карьерой Мейта?
— В этом не было необходимости, — как можно спокойнее ответил я. — Нельзя сказать, чтобы этот тип бегал от журналистов. Следы других машин были?
Он покачал головой.
— Значит, — заключил я, — ты гадаешь, не приехал ли убийца вместе с Мейтом.
— А может быть, он оставил свою машину дальше того места, до которого мы проверяли. Или не оставил следов — что случается сплошь и рядом. Тебе известно, как мало толку от экспертов-криминалистов. Других машин никто не видел. Впрочем, с другой стороны, и этот чертов фургон тоже никто не заметил, а он проторчал здесь несколько часов.
— Как насчет следов ног?
— Только отпечатки тех людей, что нашли фургон.
— Предположительное время смерти? — продолжал я.
— Рано утром, от часа до четырех. — Засучив рукав, Майло посмотрел на часы. Стекло было мутным и поцарапанным. — Мейт был обнаружен вскоре после восхода солнца — где-то в четверть седьмого.
— В газетах сообщалось, его нашли случайные прохожие, — сказал я. — Не рановато ли они встали?
— Молодая парочка выгуливала собаку. Поднялись из долины, чтобы совершить обязательный моцион перед началом рабочего дня. Они шли по грунтовке и обнаружили фургон.
— Больше никого не было? — спросил я, указывая на дорогу, ведущую к Энчино-Хилл-драйв. — В свое время я частенько гулял здесь и помню, как тут начали строить жилье. Полагаю, сейчас здесь уже живет полно народу. Две-три машины за час должны были проехать даже в такое время.
— Да, дома заселены, — подтвердил Майло. — Жилье дорогое. А сливки общества любят поспать.
— Кое-кто из этих сливок добился высокого положения своим трудом. Как насчет брокера, спешащего на биржу, или хирурга, выезжающего на операцию?