Доктор Смерть
Шрифт:
— То, что ты сказала мне там. Что я для тебя все равно, что для этих военнопленных — надсмотрщик в лагере? За все это время так ничего и не изменилось?
Она почувствовала, как от волнения у нее комок встал в горле. Но молчала.
— А Шелленберг? — продолжал спрашивать он. — Не надсмотрщик? Я знаю, ты часто бываешь у него в Гедесберге, и даже ездишь в его берлинскую квартиру. Неужели у Штефана так много неприятностей в армии, что без Шелленберга просто невозможно обойтись.
— Я не намерена оправдываться, — собравшись с силами, Маренн решила не торопиться с отступлением. — И не обязана ничего объяснять. Что касается господина бригадефюрера, на его берлинской квартире я была всего лишь один раз…
— В тот день, когда в его дом угодила английская бомба. Незадолго до поездки сюда. Мне сказали, что ты собирала раненых на Курфюрстендамм, — Скорцени заметил язвительно. — Но это явно не входит в твои обязанности, собирать раненых на лестнице у Шелленберга, и уж тем более не имеет отношения к Штефану.
— Это имеет отношение к Клаусу, сыну бригадефюрера, — ответила Маренн с вызовом. — И я встречалась не только с самим бригадефюрером, но и с его супругой. Надеюсь, это рассеивает сомнения.
— Конечно, рассеивает, — усмехнулся Скорцени. — Особенно если учесть, что бригадефюрер собирается подавать на развод. Интересно, по какой причине?
— Мне это неизвестно.
Маренн отвернулась. Да, действительно, утром накануне ее очередного инспектирования прифронтовых госпиталей, Шелленберг вызвал ее из Шарите в особняк на Беркаерштрассе. В приемной бригадефюрера находились несколько человек, в том числе и из Шестого Управления. Маренн поздоровалась с ними и подошла к незнакомому ей молодому штурмфюреру, сидевшему на месте Фелькерзама.
— Я — Ким Сэтерлэнд, — сказала она. — Меня вызвал бригадефюрер.
Адъютант с любопытством посмотрел на нее, на ее мундир, погон на правом плече, потом заглянул в список.
— У меня ист никаких распоряжений относительно вас, — ответил он холодно. — Ждите. Но предупреждаю, бригадефюрер скоро уезжает.
— Хорошо, — согласилась она и отошла к окну.
В это время дверь из кабинета отворилась, и вышел Ральф фон Фелькерзам с папкой документов в руках. Увидев Маренн, он поздоровался и тут же распахнул дверь кабинета, пропуская ее.
— Бригадефюрер ждет вас, фрау.
— Благодарю, Ральф.
Входя, Маренн успела заметить удивленные глаза молодого адъютанта и хмурый взгляд Фелькерзама, готовившегося дать взбучку юному коллеге.
Пройдя в просторный кабинет бригадефюрера, Маренн остановилась на положенном расстоянии от большого письменного стола из черного дерева, ожидая, пока бригадефюрер обратит на нее внимание. Шелленберг что-то писал. Не поднимая головы, он указал ей на кресло у уставленного телефонами передвижного столика.
— Подожди.
Маренн с опаской взглянула на стол. Она знала, что в него были вмонтированы два пулемета, которые всегда были нацелены на посетителя, меняя прицел по мере его приближения к столу, и могли изрешетить пулями весь кабинет. К такому знанию трудно привыкнуть.
Окна кабинета затянуты проволочной сеткой, через которую в ночное время пропускался электрический ток. Неслышно ступая по пушистому ковру, Маренн подошла к креслу и села. Закурила сигарету. В ожидании ей ничего не оставалось, как рассматривать обстановку и самого бригадефюрера.
Шелленберг сегодня был в полной генеральской форме, что случалось с ним не часто. Должно быть, собирался ехать к высшему руководству. Темные волосы, как всегда аккуратно причесаны. Лицо бледное, скулы заострились, на коже выступили желтые пятна. Несомненно бессонница и напряженная работа принесли «результаты» — снова обострилась болезнь печени. Почувствовав внимательный взгляд, Вальтер поднял глаза. Большие, светлые, они были обнесены болезненными коричневыми кругами.
— Сейчас, — сказал он, думая о своем.
Потом сложил бумаги в папку, вызвал Фелькерзама и передал ему документы с указанием немедленно довести до сведения начальников отделов. Затем взял со стола несколько справочников и убрал их в старомодный стеклянный шкаф, хранивший его личную библиотеку.
— Я сейчас уезжаю к Гиммлеру, — произнес он, подходя к Маренн, — к сожалению, совсем не остается времени.
— Когда ты будешь лечиться, Вальтер? — спросила Маренн, гася сигарету в пепельнице. — Я вижу, дела со здоровьем идут неважно.
— Я очень устал, — признался он, садясь в кресло напротив. — Но речь не обо мне. Ты очень занята в клинике?
— Я всегда занята, Вальтер, — улыбнулась она. — А что случилось? Нужна моя помощь?
— Да, моему сыну.
— Что с ним?
— Де Кринис сказал, что-то по твоей части. Детский невроз.
— Он смотрел его?
— Но он теперь ничего не решает, не посоветовавшись с тобой. Я бы хотел, чтобы ты осмотрела малыша, если найдется время. Ильза очень переживает — не спит, плачет по ночам. Я полагал, де Кринис ее успокоит. Но куда там…
— Хорошо. Я сейчас позвоню Ильзе, — он снял трубку телефона, напрямую соединенную с его берлинской квартирой.
— Алло, Ильза, это я. Ну, как дела? — спросил он у жены. — Подожди, не плачь. Может быть, все не так страшно. Сегодня придет врач. Да, она. После обеда. Ильза, Ильза! — он недоуменно пожал плечами. — He понимаю, бросила трубку. Это у нее на нервной почве. Я тоже расстроен. Но… — он взглянул на часы. — Совсем нет времени.
— Я поняла, — Маренн встала. — Тогда я сейчас вернусь в Шарите, а потом, как только освобожусь там, — сразу к вам.