Доктор Смерть
Шрифт:
— Но господин гауляйтор, большевики уже практически в Польше, — возразила Маренн.
— О, это ерунда, временные трудности! — Франк отмахнулся. — Им никогда не бывать здесь. Вермахт еще не показал всего, на что он способен. Мы разгромим эти восточные орды на подступах к Европе, так говорит доктор Геббельс, и я с ним полностью согласен. Так что на это не стоит обращать внимания. Надо работать, — он на мгновение замолчал, задумчиво глядя в окно. — Да, жестокие времена, — снова обернулся к Маренн. — И мы обязаны быть жестокими ради будущего. Евреи, ох уж эти евреи — это бесконечный вопрос. Я убежден, мы должны уничтожать их повсюду, где найдем, и всякий раз, как только это становится возможным. Вы были в Треблинке,
— Нет, не довелось.
— Вам надо обязательно побывать там. Как врачу, будет интересно ознакомиться с некоторыми экспериментами, которые там проводятся. Особенно в Аушвице. Это недалеко, всего в шестидесяти километрах от Кракова, в местечке Освенцим. Там недавно во внутреннем лагере Биркенау главным врачом был назначен гауптштурмфюрер Бруннер, по личному указанию шефа Четвертого Управления, группенфюрера Мюллера. Очень талантливый молодой человек. Представьте себе, он тестирует женщин на выносливость, подвергая их удару тока высокого напряжения. А недавно, вы даже не представляете, это почти анекдот, — гауляйтор захохотал, сложив руки на животе, — недавно кастрировал несколько польских монахинь, при помощи рентгеновских лучей.
— И все это он делает у себя в госпитале? — Маренн пришлось предпринять усилие над собой, чтобы не выдать отвращения, которое охватило ее от рассказа гауляйтора. — В Аушвице?
— Да, да, — подтвердил гауляйтор. — Именно так. Можно сказать, в походных условиях. Виртуоз. Я распоряжусь, чтобы вам обязательно показали. Будет о чем порассказать рейхсфюреру. Вы увидите прекрасный образец воплощения в жизнь расовой теории фюрера. Ах, дорогая фрау Ким, столько дел. Порой я желаю, чтобы в сутках было больше, чем двадцать четыре часа. Хватило бы на сон, по крайней мере, — он снова хохотнул. — Почему вы не пьете? Не любите коньяк?
— Наоборот, — Маренн заставила себя улыбнуться. — Но сегодня я очень устала. Извините. Перелет. Накануне весь день у операционного стола. И вполне может статься, что мне придется оперировать в госпитале здесь. Так что я должна держать себя в форме.
— Я понимаю. Сам падаю с ног от усталости. А вы слышали, что намудрил этот Далюге, которого назначили протектором Богемии и Моравии после Гейдриха? Ох уж и выкинул, ох насмешил. Мы в Польше просто чуть не лопнули от смеха.
— А что случилось? — Маренн непонимающе пожала плечами, пытаясь проявить заинтересованность.
— Как, вы не знаете? Я сейчас расскажу. Представьте, он развесил на стенах домов по всей бывшей Чехословакии красные афиши с уведомлением о казни шести чешских студентов. Какие-то там студенты! Я смеялся весь день, когда узнал. И этим он хотел заслужить благодарность фюрера! Если бы я распорядился вывешивать афиши на стенах всякий раз, когда расстреливают шесть или семь поляков, то для производства бумаги не хватило бы всех лесов Польши. Крюгер, вы знаете его, местный шеф полиции и СС, уже расстрелял двадцать тысяч заложников без суда и следствия. Конечно, иностранная пресса начала возмущаться, но мы нашли выход — штандгерихте, то есть чрезвычайный трибунал. Приговор приводится в исполнение немедленно, чик — и готово. Всего-то один фюрер СС и два члена той же службы. Максимально быстро и со вкусом. Крюгер — мастер на такие штучки. Никакого вмешательства извне… Осуждены и казнены сотни поляков, тысячи, практически вся польская интеллигенция. Бригадефюрер Штреленбах, небезызвестный вам, конечно, из Первого Управления, приезжал из Берлина, для усиления, так сказать. Славно поработал. Вы понимаете, уважаемая фрау Сэтерлэнд, мы действительно переживаем исторический момент. Я даже начал вести дневник, где подробно записываю все, что мы совершаем. Надеюсь, германские дети когда-нибудь с гордостью будут изучать по нему историю своего народа. То, что нами исполнено, не должно быть забыто. Это великая миссия, и нам не следует стыдиться содеянного. Как вы считаете?
— Несомненно. Однако насколько мне известно, большевики уже захватили значительную часть Польши, — снова напомнила Маренн. — Они действуют совместно с Армией Крайовой, в Варшаве поднято восстание, которое бушует уже два месяца, положение весьма серьезное, и ваши надежды на будущее представляются мне излишне радужными.
— Не надо поддаваться паникерским настроениям наших генералов! — уверенно заявил Франк. — Они раздувают страхи, а на самом деле все не так плохо, уважаемая фрау Сэтерлэнд. Большевики — в Польше, это верно. Но они не продвинутся дальше Варшавы. Не на шаг. Они преодолели в наступлении более шестисот километров, и силы их на исходе. Наша же оборона крепка, и они уже вынуждены перейти к обороне. Что же касается восстания, без поддержки Советов оно задохнется и будет подавлено. Мы стянули в Варшаву значительные силы. Они захлебнутся в собственной крови. Это просто бандиты, недобитые еврейские и польские слюнтяи. Крюгер запросто справляется с ними. Так что не волнуйтесь, дорогая фрау Ким. Вы можете смело ступать по земле генерал-губернаторства. Вы здесь хозяйка.
— Благодарю.
— Когда вы собираетесь посетить Аушвиц?
— Пока не могу сказать определенно, но хотелось бы как можно скорее. Но все зависит от положения дел в госпиталях.
— Понимаю. Но обязательно предупредите меня заранее. Я попрошу Крюгера, чтобы он выделил офицера для сопровождения. Надеюсь, эта поездка скрасит пребывание в нашем захолустье.
— Что вы, господин гауляйтер. Краков — великолепный город, вы прекрасно заботитесь о нем. Мне никогда не бывало здесь скучно.
— Уверен, что и в этот раз вы будете довольны. Жду вас завтра на приеме. Будет весь цвет: армия, СС, промышленники, наше уважаемое дворянство. Повторяю, я даю бал в вашу честь. Как видите, фрау Сэтерленд, страх не очень гнетет нас. Все думают, мы дрожим от ужаса, когда большевики приближаются к стенам наших городов, а мы веселимся. Поскольку уверены в собственном превосходстве. Вы не можете отказаться, фрау Сэтерлэнд. Считайте, вас приглашает германская армия.
— Я не могу отказать германской армии, — с улыбкой развела руками Маренн. — Я сама состою в ней. Вы просто заразили меня энергией и оптимизмом, господин гауляйтер. Признаться, нам в Берлине их не хватает.
— О, чем ближе опасность, тем больше сил, это закон природы. Я рад слышать, что вы согласны. Хайль Гитлер!
— Хайль!
Когда Маренн вышла из кабинета, в приемной подошел адъютант Франка, подал плащ и, щелкнув каблуками, отошел. Маренн только холодно кивнула ему в знак благодарности. Встреча с Франком утомила, а мысль о затеянном им приеме раздражала. Она знала, как любит гауляйтер Польши подобные мероприятия, и хорошо помнила устроенный им банкет в честь возвращения с фронта Отто Скорцени зимой сорок первого года. С тех пор ситуация значительно изменилась, только у Франка все оставалось по-прежнему, точно не было катастрофических поражений на Восточном фронте, повсеместного отступления вермахта. Даже в Берлине балов стало меньше, а вот у Франка под самым носом у Советов — веселье.
Она спустилась по лестнице в холл. Охранники у входа взяли на караул. Показав удостоверение дежурному, Маренн вышла из здания. Фелькерзам уже ждал ее в машине на стоянке перед резиденцией. Он вышел из автомобиля и распахнул дверцу. Маренн села на заднее сидение.
— Тебе удалось что-то узнать? — спросила она, когда машина тронулась.
— Кое-что, — ответил он. — Этот Бруннер проводит отвратительные опыты в Аушвице, он испытывает на детях какую-то новую вакцину. Особенно много занимается близнецами. Хочет обмануть природу и научиться создавать близнецов искусственно, при помощи пауки.