Доктора флота
Шрифт:
Сейчас Миша нарочно медленно шел навстречу Иванову, глядя прямо ему в глаза, надеясь, что генерал вспомнит его и их пятилетней давности беседу. Но Иванов не узнал. Да и мудрено было, наверное, узнать в подтянутом лейтенанте того перепуганного бледного мальчишку.
В углу фойе профессора Пайль, Лазарев и Джанишвили ставили автографы на недавно изданных в Академии своих книгах. К столу, где они сидели, стояла длинная очередь.
За столом сначала произносили тосты. Начальник Академии, Джанишвили, Пайль, Анохин.
Справа от Миши сидел профессор анатомии Черкасов-Дольский, слева Васятка.
В силу скудного послевоенного времени банкет
— Я сслышал, что вас оставляли в адъюнктуре и вы ббудто отказались? — заикаясь меньше обычного после выпитой рюмки, спросил профессор.
— Да, — сказал Миша. — Надеюсь, что адъюнктура не убежит от меня. Набраться кое-какого практического опыта, посмотреть, как живет флот, необходимо.
— Уббежать не уббежит, — согласился Черкасов-Дольский. — Но и время, мой друг, ттоже упускать нельзя. — Он недолго посидел в задумчивости, как бы вспоминая прошлое, и неожиданно предложил: — Если решите заняться морфологией, ммилости прошу на мою кафедру.
— Спасибо, — сказал Миша. — Но я уже выбрал свою будущую специальность. Хочу стать невропатологом.
Сегодня утром Васятка сообщил ему, что едет в отпуск в Киров, жениться на Аньке, но сразу с собой ее не возьмет.
— В Иркутск приедут батька с матерью, — рассказывал он Мише. — Письмо от них получил. Поднимутся на пароходе и будут ждать меня. Как ни крути, пять лет не виделись. Немалый срок. А мне до них не добраться. Отпуска не хватит.
И опять Миша позавидовал Васятке — все у него продумано, все ясно. Сомнения не мучат его, не лишают покоя. А у него как всегда многое неясно. Ехать к Тосе? Толком не известно, где она. Провести весь отпуск в Москве с родителями и не увидеть Тосю? Он даже мысли такой не может допустить.
На другом конце стола затянули песни из богатого курсантского репертуара: «Дом белый расположен перед нами», «Дни пройдут, стает снег», «Двенадцать бьют куранты». Миша с Васяткой охотно подхватили их:
Промчалась суббота, настал выходной. Братцы, ребята, тряхнем стариной, Снова на плечи накинем бушлат, Пусть затрепещет Халтуринский сад.В середине вечера к Алексею Сикорскому в изрядном подпитии пришел объясняться Пашка Щекин.
— Прости меня, Алеха, если что не так, — сказал он. — Жизнь сама расставила все по своим местам. Наверное, слышал, я женился на Зине Черняевой. — Он помолчал, протянул Алексею руку. — Расстанемся друзьями.
— Что я тебе должен простить? — спросил Алексей, продолжая сидеть, только подняв на Пашку глаза. — Что ты, забавы ради, испортил мне жизнь? Этого я тебе не прощу. И руки, извини, не подам.
— Насчет забавы — это еще как сказать. А в том, что Лина меня любила, а тебя нет — не я виноват, — хрипло проговорил Пашка. Он хотел сказать что-то еще, но, взглянув на отчужденное лицо Алексея, махнул рукой и отошел в сторону.
Алексей не знал, да и не мог знать, что вскоре после выздоровления Лины Пашка приходил к ней просить прощения. Он давно понял, что совершил непоправимую глупость, бежав из дома Якимовых. Теперь было ясно, что ничто ему не грозило, но тогда его обуял страх за свою судьбу. Кто мог знать, что Лина останется жива? Возможно, она простила бы его. А может быть, и нет. Она сама часто не знала, что сделает через час-другой. Даже если отец спрашивал ее, когда она вернется домой, Лина отвечала: «Откуда я могу знать, папа?» Но Пашке тогда не повезло. Лины дома не оказалось. Дверь открыл Геннадий.
— Катись отсюда, сержант, — зло сказал он, не пустив его даже на порог. — Иначе спущу с лестницы. В нашем доме подлецов не держат.
— Я не к тебе пришел, — попробовал спорить Пашка.
В этот момент из своей комнаты вышел Якимов-старший.
— Вы не должны бывать в нашем доме, Павел.
— Виноват, Сергей Сергеевич. Но ведь повинную голову и меч не сечет.
— Взрослый человек должен отвечать за свои поступки.
Геннадий с силой захлопнул дверь перед его носом.
Реакция отца меняла все дело. Ведь именно он играл немаловажную роль в Пашкиных планах…
Анохин ходил от курсанта к курсанту, садился рядом, говорил какие-то прощальные слова. Его слушали плохо. Выпито было немного, но все были точно пьяные. Не верилось, что это прощальный вечер, что вновь встретятся они нескоро, может быть никогда, что сразу после отпуска начнется новая жизнь.
Разошлись поздно ночью. Сначала шли по Невскому веселой гурьбой — Алексей, Миша, Васятка, Алик Грачев, Витя Затоцкий, командир отделения Бесков, Пашка Щекин.
Алексей молчал. Он смотрел на дом впереди — четырехэтажный, старый, с давно нештукатуренными стенами. Точно в таком доме они жили в Костроме. Он вспомнил просторный двор, перекликающихся из окна в окно соседок, мокрое белье на веревках, себя, зорко охраняющего его от воров, и мать, возвращающуюся из магазина в своей черной шляпе с большими полями. Теперь, после его отъезда на Дальний Восток, они с Зоей будут совсем далеко от него.
Пашка запел. Он сегодня был в ударе. Это была старая песня, столь же старая, как небо над головой, звезды и луна, простая песня про моряка, встретившего девушку, тихая и ласковая. И ребята подхватили ее. Их голоса звучали мягко, неторопливо, а когда песня кончилась, они долго шли молча и лишь громкий топот каблуков нарушал ночную тишину Невского.
Глава 6
ЧЕРЕЗ ГОД ПОСЛЕ ВЫПУСКА
Я долго ждал — и вот пришла минута:
Меня впервые встретила каюта.
Туман вставал стеною за стеклом,
Покачивалась мерно канонерка…
Вот койка, стул, пустая этажерка
Да маленькая рамка над столом…
Всё временно: и эта тишина,
И дружба неразлучная, и ссоры,
И облака, и вздыбленные горы,
И самая высокая волна…
Два длинных барачного типа здания военно-морского госпиталя фасадом были повернуты к морю. Во время шторма в неплотно закрытых окнах часто вылетали стекла, а глухой шум прибоя мешал спать. В годы войны транспорты, эскадренные миноносцы, лидер «Ташкент» привозили сюда раненых из осажденных Одессы и Севастополя. По ночам юркие «морские охотники» забирали на Малой Земле пострадавших и везли в прибрежные госпитали. После ночной выгрузки раненые лежали на причале, подолгу дожидаясь эвакуации. В тихую погоду с причала доносился странный звук, похожий на цокот лошадиных копыт по булыжной мостовой — это у раненых от холода стучали зубы… Когда к Кавказу приблизился сухопутный фронт, в госпиталь стало попадать много красноармейцев.