Докучливый собеседник

Гор Геннадий Самойлович

П у т е ш е с т в е н н и к. Тебе не все равно где: тут или там? У тебя нет и не может быть желаний.

С о б е с е д н и к. Ошибаешься. У меня есть желания.

П у т е ш е с т в е н н и к. Ты не анеидаец. Откуда они у тебя?

С о б е с е д н и к. Оставим этот спор схоластам. Анеидаец… Не анеидаец… Я умен. А на остальное мне наплевать. Какие могут быть преимущества у неразумного анеидайца перед разумной вещью? Никаких. Но надеюсь, что, отрицая меня, ты не станешь отрицать, что я разумен?

П у т е ш е с т в е н н и к. Твой разум однообразен и не просветлен. В нем нет главного.

С о б е с е д н и

к. Чего нет?

П у т е ш е с т в е н н и к. Догадайся сам. Для машины ты слишком обидчив. Иногда мне кажется, что ты выйдешь из строя от амбиции, – до чего тебе хочется быть личностью.

С о б е с е д н и к. Не всегда. Иногда не хочется. Иногда я чувствую себя счастливым оттого, что я не анеидаец. Особенно, когда гляжу на тебя и на твое одиночество. Ничего нет страшнее его. Ты мужественно борешься с ним, со своим одиночеством. У тебя были кое-какие надежды. Но существо женского пола убежало в свою пещеру, к своей орде или стаду. Она оказалась хитрее тебя. И когда ты забылся недолгим сном, она выключила робот, стороживший ее, и спокойненько ушла.

П у т е ш е с т в е н н и к. А ты видел, но не разбудил меня. Почему?

С о б е с е д н и к. Я создан для высокоинтеллектуальных операций. Для спора. Я не сторож и не слуга. К тому же она мне не нравилась.

П у т е ш е с т в е н н и к. А ведь в ней было столько живости, столько непосредственности.

С о б е с е д н и к. Непосредственности? Я бы назвал это просто глупостью.

П у т е ш е с т в е н н и к. Тебе кажется глупостью все, что идет от сердца, от чувств… Ты не понимал ее.

С о б е с е д н и к. А ты понимал? Тебе даже не удалось узнать ее имя.

П у т е ш е с т в е н н и к. У нее не было имени. В ее орде…

С о б е с е д н и к. Это ты так думал. И я. Но наша гипотеза оказалась неверной. У существа женского пола все же было имя. Она произнесла его вслух, когда ты спал.

П у т е ш е с т в е н н и к. А почему же она скрывала?

С о б е с е д н и к. Чего-то боялась. Возможно, они считают, что в имени есть нечто магическое. Опасалась, что, узнав ее имя, ты познаешь и ее. Может быть, эти первобытные полулюди считают, что имя – это сущность человека, воплощенная в звуке.

П у т е ш е с т в е н н и к. Интересное соображение. Но как же все-таки ее звали? Как она назвала себя?

С о б е с е д н и к. Нетрудно запомнить. Ее звали И-е. Два звука: «и» и «е». Но она так произнесла их, что они слились в нечто музыкальное и действительно отразившее ее сущность, все ее существо. Возглас, два звука, но это девичье существо облеклось в них, прониклось ими. И звуки прониклись ею. Чудо человеческого языка. Его истоки.

П у т е ш е с т в е н н и к. И в тебе возник бескорыстный интерес к знанию? В тебе, в цинике, в твоем механическом уме?

С о б е с е д н и к. Да, возник. И пробудил во мне его не ты. Она. И-е.

П у т е ш е с т в е н н и к. Замолчи! Лингвист! Этнолог! Ты должен был предупредить меня.

С о б е с е д н и к. Заискивать перед тобой не входит в мои обязанности. И к тому же я хотел, чтобы исполнилось ее желание. Ей очень хотелось убежать. И она убежала. Она неслась так, что трещали кусты.

П у т е ш е с т в е н н и к. А ты и рад. И-е. Значит, у них есть смутное ощущение личности? Интересно.

С о б е с е д н и к. Занятый поисками научной истины, ты забыл…

П у т е ш е с т в е

н н и к (перебивая робота). О чем?

С о б е с е д н и к. Истина здесь никому не нужна. Ты один. Один во всей солнечной системе. Абсолютно один, если не считать меня.

П у т е ш е с т в е н н и к. А орда в пещерах? И-е? Ее родичи и сородичи?

С о б е с е д н и к. Пока им не нужны научные истины. Истины понадобятся им через пятьдесят или сто тысяч лет. Они не так давно научились пользоваться огнем. Они дежурят у костра, боясь, чтобы он не потух. Их бытие и сознание в чаду, в темноте.

П у т е ш е с т в е н н и к. Но можно внести свет в эту темноту. Можно помочь им, этим людям. И я попытаюсь это сделать.

С о б е с е д н и к. Мечтатель! Мечтай. Утешай себя. Ищи для себя дело, чтобы не тосковать по родной планете. Ты чем-то расстроен? Чем? Не хочешь говорить? Ну что ж. Помолчим.

И собеседник замолчал. Он молчал своим, особым молчанием. Так никогда не молчат люди. Так молчат только вещи.

А Путешественник снова принялся за работу.

Он ремонтировал память. Твое Второе Я сделало заминку. Возвращающееся время вдруг остановилось. Окаменели секунды и минуты. В этом было нечто странное, более того – дикое. В далеком прошлом, впроецированном в настоящее, словно испортилась какая-то пружинка. Застыли речные волны, онемели берега, живые, разговаривающие и смеющиеся анеидайцы стали похожими на неподвижные статуи.

Путешественником овладело отчаяние. Остался без памяти в чужом мире? Порвать единственную нить, которая связывает его с его планетой? Отчаяние и ужас.

В машину попала влага? Произошло изменение искусственных клеток? Что-то вроде амнезии?

Робот заболел.

Путешественник не обладал техническими талантами, даже самыми скромными. И все же он отважился заглянуть внутрь Твоего Второго Я.

Он постарался припомнить все, что знал об искусственной памяти и возвращающемся бытии.

Когда-то люди его планеты пытались возвратить утраченное при помощи печатных книг и документальных фильмов. Это было то, что называют историей. Но кроме истории коллектива, истории общества существует и неписаная история личности, ее внутренняя биография. Хранителем этой истории всегда была память. В течение нескольких напряженных тысячелетий, тысячелетий гигантского научного и технического прогресса, произошли мутации. Мозг менялся. Менялось его физиологическое и морфологическое строение. Память не поспевала за развитием сигнальных систем. Слишком большая нагрузка ложилась на те участки мозга, которые ведали запоминанием фактов, событий, всех чувственных и мимолетных впечатлений безмерно удлинившейся жизни. Мозг, привыкший опираться в своей повседневной работе на механические запоминающие устройства, все больше и больше освобождал себя от тех усилий, которые могут делать за него машины. И вот пятьсот лет тому назад кибернетикам и физиологам удалось создать аппарат, способный хранить личное бытие – время каждого индивида, хранить и развертывать его в пространстве и времени по желанию его владельца. Между необычайно гибким и совершенным аппаратом и его хозяином сложились новые отношения, отношения зависимости и взаимной слитности. Анеидаец стал хозяином времени. Гигантская, необычайно емкая и пластичная память вбирала протекающую жизнь со всеми ее оттенками.