Документ «Р»
Шрифт:
Коллинз и Раденбау прочли первые строки сообщения Ассошиэйтед пресс: «Только один человек из пятидесяти, к которым обратился репортер на улицах Майами, согласился подписать отпечатанную на машинке копию Декларации независимости. Двое прохожих назвали ее «коммунистическими бреднями», один пригрозил позвать полицию…»
Мисс Уоткинс указала на последний абзац статьи:
«Все остальные, кто удосужился прочитать первые три параграфа текста Декларации независимости, отозвались подобным образом: один сказал: «Только псих мог написать такое». Другой заявил: «Надо сообщить в ФБР об этой пакости».
Учительница спрятала газетную вырезку обратно в сумку.
— Познакомив моих учеников с этой заметкой, я сказала им, что не допущу к экзаменам тех, кто не прочтет и не изучит Декларацию независимости и конституцию, не усвоит значения этих классических документов.
— Вы упоминали Билль о правах? — поинтересовался Коллинз.
— Разумеется. Он ведь входит в конституцию, не так ли? Собственно, я устроила в классе весьма оживленную дискуссию по поводу гражданских прав и основных свобод. Учеников она растормошила. Но потом некоторые из них рассказали о ней дома, многое, видимо, преувеличив и напутав. Я опомниться не успела, как председатель школьного совета Арго-сити обвинил меня в подстрекательстве к беспорядкам. Я объяснила, что всего лишь преподаю историю. И услышала в ответ, что разжигаю нежелательные настроения, за что и буду уволена. Честно говоря, я до сих пор не понимаю толком, что произошло.
— Почему вы не опротестуете свое увольнение? — поинтересовался Раденбау.
— Но кому же я могу заявить протест? — искренне удивилась мисс Уоткинс.
— Неужели совсем некому?
— Нет. Если и было бы кому, все равно не стала бы.
— Почему? — настойчиво спросил Раденбау.
— Потому что хочу, чтобы меня оставили в покое. Надо жить и давать жить другим. Я всегда так считала.
— Но они ведь вам не дают жить, мисс Уоткинс. — Снова вмешался в разговор Коллинз. — По крайней мере, не дают жить так, как вам хочется.
Женщина на мгновение смутилась.
— Не знаю, право. Видимо, здесь, как и везде, существуют свои порядки, а я их нечаянно нарушила. Но поднимать из-за этого шум не стоит.
— Как реагировали здесь на подобные уроки раньше? — спросил Коллинз.
— Не знаю, я ведь раньше не вела раздел о конституции. Я преподавала историю Европы, а курс истории США вела жена управляющего городом, но в прошлом году она вышла на пенсию, и мне пришлось её замещать.
— Что вы намерены делать теперь? Останетесь в Арго-сити?
— О нет, этого мне не позволят. Здесь не разрешают жить, если вы не служащий компании. Может, вернусь обратно в Вайоминг. Не знаю. Все это очень огорчительно: я ведь понять не могу, в чем провинилась.
— Вы больше ничего не хотите нам рассказать? — спросил Коллинз.
— О чем?
— О том, что здесь происходит.
— Нет, нет, здесь ничего не происходит, — чересчур поспешно ответила учительница. — Извините, мне пора вернуться в класс…
Мисс Уоткинс исчезла за дверью.
— Кто это сказал, Крис? — взглянул на Коллинза Раденбау. — «Если
— Вот именно, — ответил Коллинз и взял Раденбау за руку. — Пора в гостиницу. Нужно многое обсудить.
…В пять минут шестого все трое вновь сидели в номере Коллинза.
Первым начал министр юстиции, обращаясь к председателю Верховного суда Мейнарду, только что усевшемуся на твердую кровать, сбросившему шляпу и утирающему платком пот со лба.
— Итак, мистер председатель, что вы обнаружили?
Мейнард казался ошеломленным.
— Коротко говоря, я уже не в шоке, а в нокауте.
— Да, есть с чего, — согласился Коллинз.
— Подумать только, что такое может происходить в нашей стране!
— Может, и еще как, — угрюмо заверил Коллинз. — И жители этого города подверглись такой промывке мозгов, что даже не замечают происходящего.
— У меня сложилось то же мнение, — сурово кивнул головой Мейнард.
— Уже поздно, — посмотрел на часы Коллинз, — и чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше. Подробности обсудим по дороге в машине. Но сейчас позвольте мне подытожить результаты, добытые Дональдом и мною. Мы довольно много видели и со многими поговорили.
— И я тоже, — сказал Мейнард. — Даже с шерифом и редактором местной газеты. Они говорят страшные вещи, совершенно не отдавая себе отчета в этом. Злоупотребления здесь стали уже нормой, образом жизни.
Коллинз встал и беспокойно зашагал по комнате.
— Позвольте теперь вкратце сообщить, что обнаружили Дональд и я. Все магазины в городе принадлежат компании «Арго смелтинг». Шахтерам выплачивают зарплату в основном талонами, которые принимаются только в магазинах компании. Когда у шахтеров кончаются эти талоны, они могут покупать в кредит. В итоге большинство рабочих давно задолжали компании по уши.
— Изощренная форма рабства на материальной привязи, — заметил Раденбау. — Каждый акр земли принадлежит компании. Так же, как и городское управление, аппарат шерифа, школы, больница, кинотеатр, почта, церковь, мастерские, городская газета и эта гостиница. Поставленный компанией библиотекарь запрещает неугодные книги — не столько книги о сексе, сколько политические и исторические. Почта перлюстрирует всю входящую и исходящую корреспонденцию. Школьный совет определяет программу, которой надлежит придерживаться учителям. Шериф следит за тем, чтобы в город не попадали посторонние. В гостинице никому не разрешается останавливаться более двух дней. Компания подвергает цензуре проповеди священника. Неженатые мужчины и незамужние женщины обязаны селиться в общежитиях, кишащих доносчиками. Что же касается общих жилищных условий…
— Я этим тоже занимался, — перебил Мейнард. — Поскольку притворялся, что подумываю купить дом и обосноваться здесь. Черта с два! Дома продаются только служащим компании, и компания держит закладную на каждый проданный дом. Стоимость ее удерживается из зарплаты. Если владелец дома хочет оставить город, он обязан продать дом компании. Арендная плата при этом за жилье также вычитается из зарплаты.
— Еще одна форма рабства.
— Что еще вам удалось узнать? — придвинулся к Мейнарду Коллинз.