Доленго
Шрифт:
– Спать хочется, - устало сказал жандарм постарше.
– Ни дня тебе, ни ночи... Беспокойное время настало, господин Сераковский.
И он посмотрел в сторону границы, за которой лежала принадлежавшая Австрийской империи Галиция.
Сераковский вдруг усмехнулся:
– В одной из французских газет недавно была напечатана карикатура: из бутылки шампанского с надписью "Франция" вылетает пробка, да так, что разносит и французский трон и самого Луи Филиппа. А рядом - Россия. В виде штофа русской водки...
– он показал руками, как примерно выглядит этот
– Водка, само собой разумеется, не бурлит, и на пробке спокойно и величественно восседает наш монарх.
– Карикатура на государя императора?!
– Жандарм повысил голос.
– Я запрещаю!..
– К сожалению, вы не поняли ни меня, ни французского художника. Своим рисунком он хотел показать, что в России все так спокойно...
– Вот вашего брата и тянет за границу, - ворчливо сказал жандарм.
– Надеюсь, это относится не ко мне.
– Именно к вам, господин Сераковский. Признайтесь, ведь вы хотели уйти в Галицию и об этом договорились с извозчиком... Нам, господин Сераковский, все известно.
– Ни с кем я не договаривался! И вообще, зачем мне переходить границу?
– Сераковский пожал плечами.
– Ну это ясно - чтобы принять участие в мятеже, в смуте, которая там поднялась... Хорошие люди из Галиции к нам бегут, - доверительно сказал жандарм.
– А вы куда? Такой молодой, и уже в инсургенты! Вам ведь только двадцать два года!..
...Итак, Крыштан его предал. Кто бы мог подумать!
Он вспомнил, как в Кременце на постоялом дворе встретил этого разбитного извозчика. Сюда Сераковский приехал с умыслом. Отказавшись от записанного в подорожной направления, он побывал сначала в Житомире, где повидался с младшим братом Игнатием, еще гимназистом, потом через Луцк поехал в село, где жила мать, и уже оттуда направился в Кременец, поближе к австрийской границе. Там и познакомился с Крыштаном. Извозчик был как извозчик - пожилой, смуглый, кудлатый, много говорил и много жестикулировал при этом. Сераковский нашел его в бедной и грязной лачуге с почерневшими стенами и провисшим от ветхости потолком. У раскаленной печи стояла пожилая женщина с лихорадочным чахоточным румянцем на щеках, должно быть жена Крыштана. За столом, на полу и на деревянной кровати возилось множество оборванных детей - мал мала меньше.
– Пан Соснович посоветовал мне обратиться к вам с одной деликатной просьбой, - сказал Сераковский, войдя в лачугу извозчика.
– Слушаю пана, - ответил хозяин, наклоняя прикрытую ермолкой голову.
– Мне надо перебраться на ту сторону, - Сераковский показал рукой по направлению к границе.
– Там у меня невеста.
– О, у пана невеста!
– Крыштан причмокнул языком.
– Но это не так просто - попасть в Галицию, как кажется пану.
– Конечно, не даром...
– И сколько пан заплатит?..
Сначала все шло хорошо, Крыштан довольно быстро доставил его в Почаев, небольшое местечко, существующее в основном за счет богомольцев, стекавшихся в лавру, и посоветовал остановиться в захудалой корчме, куда среди ночи и явились жандармы.
Сейчас он снова ехал в Кременец обсаженной вязами дорогой с полосатыми верстами, с той лишь разницей, что теперь его сопровождал не Крыштан, а два жандарма. Выехав на тракт, кони пошли резвее, и часа через два на горизонте показались две костельные башни с железными крестами.
Они въехали в город через Русские ворота - массивную арку в толстой крепостной стене. Пролетку начало нещадно трясти на булыжной мостовой, по сторонам которой стояли похожие друг на друга островерхие каменные домики ремесленников. К толстым шулам ворот были прибиты цеховые знаки, заменяющие вывески, - ножницы (здесь живет портной), бочка (бондарь), лошадиная морда (извозчик)...
В жандармском управлении, куда они приехали, Сераковского поместили в пустую комнату с решетками на окнах, столом в углу и двумя стульями, один из которых предназначался для посетителей.
– Можете располагаться как дома, - сказал жандарм.
– Сейчас вам принесут из трактира завтрак. Небось проголодались? А я пойду спать...
Завтрак был скудный, невкусный, и Сераковский едва поковырял вилкой. Когда убрали посуду, в комнату, гремя саблей, вошел жандармский офицер, задавший примерно те же вопросы, что и жандарм в почаевской корчме.
– Давали ли вы извозчику поручение вести переговоры о проводнике через границу?
– спросил офицер.
– И не думал давать таких поручений, - ответил Сераковский.
– Я вам советую признаться и рассказать обо всем совершенно откровенно.
– Мне не в чем признаваться.
– Ну что ж, в таком случае я буду вынужден препроводить вас в Житомир к губернатору.
От Кременца до Житомира добрались немногим более чем за сутки. Бричка ехала знакомой с детства дорогой. Вот и памятный поворот на Лычше, высокий черный крест с иконкой, повязанной вышитым рушником. Сераковский попросил жандарма остановиться.
– Хочу взять немного родной земли, - сказал он.
– Не возбраняется?
– Что ж, можно...
– равнодушно ответил жандарм.
Сераковский набрал горсть земли у кромки поля и завернул в носовой платок.
Утром уставшего от быстрой езды и бессонной ночи Сераковского доставили к губернаторскому дворцу. Беседа с начальником губернии была непродолжительной. Сераковский по-прежнему отрицал свое намерение нелегально перейти границу.
– Вы не желаете, молодой человек, сказать всей правды, а посему заставляете меня делать то, чего бы мне не хотелось.
Волынский губернатор соврал. У него уже лежало полученное из Петербурга предписание - срочно и под строгим караулом переправить Сераковского в Третье отделение.
Путь был наезжен. В прошлом году по нему везли арестованных членов Кирилло-Мефодиевского братства. И в одной из бричек сидел охраняемый полицейским и жандармом Тарас Григорьевич Шевченко. Дело не удалось сохранить в тайне, и в студенческих кружках Петербурга бурно и гневно осуждался произвол "коронованного жандарма" - Николая I, жестоко расправившегося с участниками Кирилло-Мефодиевского братства. Одним из кружков руководил студент камерального отделения университета Сигизмунд Сераковский.