Долг грабежом красен
Шрифт:
– В чем ты меня обвиняешь? – заносчиво воскликнул Гриша. – В том, что я продал принадлежащий мне же пакет акций? Я заработал их своим трудом! Я даже рисковал жизнью, и ты об этом знаешь.
– Знаю, Гриша, знаю, – ответил Полунин. – Но чего я пока не знаю, так это как Сатарову удалось заполучить контроль над моими акциями и акциями Самбиста. Ведь он владеет ими как своими собственными.
– Я не знаю, – пожал плечами Соловейчик. – Но, наверное, это можно сделать, если Самбист убит, а ты в бегах?
– Врешь,
Ксения, до этого тщательно разглядывавшая свою бровь в маленькое зеркальце, скосила холодный взгляд на Соловейчика и сказала:
– Скажи, Гриша, ты же видишь, что ему кое-что известно.
Соловейчик злобно посмотрел на Ксению, потом перевел взгляд на Полунина и потухшим голосом произнес:
– Прости, Иваныч, они заставили меня это сделать. В противном случае мне бы не выжить.
Он шумно вздохнул, налил себе виски и, сделав крупный глоток, продолжил:
– Я числился директором фирмы «Солоком», хозяевами которой в равных долях были вы с Самбистом. Как ты знаешь, именно «Солокому» принадлежало сорок процентов акций «Аркады». Вы ведь с Синицыным не захотели стать физическими владельцами акций, предпочитая руководить своими пакетами через официальные структуры.
– Ты хочешь сказать, – произнес Полунин, – что, когда учредителей не стало, ты как генеральный директор фирмы переписал доверенность на Сатарова?
– Да, – подтвердил Соловейчик. – Сатаров решил не упустить такой шанс.
– Таким образом Сатаров контролирует почти девяносто процентов акций, – констатировал Полунин. – Черт, я должен был предвидеть такой вариант развития событий. И сколько они тебе за это заплатили?
– Не слишком много, но хватило, чтобы купить эту маленькую яхту и жить безбедно. Они не дали бы мне ни копейки, если бы не опасались, что я перепишу акции на Томашевского.
Полунин нахмурился, услышав фамилию президента «Томотекса», и тут же спросил:
– Тебе известно, как произошло, что Томашевский и Сатаров договорились в этой войне выступить против меня и Решетова?
– Я не так много знаю, – пожал плечами Соловейчик. – Но думаю, что без местных властей здесь не обошлось дело. Наверно, Томашевский, как обычно, пообещал областному руководству большие инвестиции. Он это делает во всех регионах, с которыми работает. И, как правило, дает значительно меньше, чем обещает. А вот почему Сатаров пошел на союз с ним, можно только гадать. Он ведь был самым активным противником участия москвичей в делах компании.
– Да, ты прав, об этом можно только догадываться, – подтвердил Полунин, – хотя особого секрета здесь нет. Видимо, он не доверял нам и поэтому решил выстрелить первым. А может быть, он давным-давно замыслил избавиться от конкурентов.
– Похоже, это ему удалось, – согласился Соловейчик. – Насколько мне известно, максимум, чего достиг Томашевский, это десять процентов акций компании, которые он разбойничьим путем изъял у господина Серегина, представлявшего интересы покойного Коли-Решета.
– Значит, фактическими владельцами компании теперь являются Сатаров и Томашевский? – спросил Полунин.
– Я бы так не сказал, – философски подняв брови вверх, сказал Гриша. – Скорее всего, всеми делами заправляет Сатаров. А Томашевский довольствуется лишь тем, что ему позволит сделать Олег.
– Значит, их вряд ли можно назвать друзьями? – задумчиво спросил Полунин.
– Это уж точно, – подтвердил Соловейчик. – Да и какие могут быть друзья в бизнесе? В бизнесе есть только интересы. Поэтому каждый и норовит кинуть партнера, как только может.
Полунин бросил на Соловейчика быстрый и недобрый взгляд, от которого Грише снова стало не по себе, и он, виновато посмотрев на Полунина, сказал:
– Иваныч, пойми, я вас не кидал. Меня вынудили это сделать. Мы проиграли эту войну, и я лишь подписал акт о капитуляции. Я знал, что ты будешь этим недоволен, но ничего другого мне не оставалось.
Полунин положил пистолет на стол и, устало откинувшись на спинку кресла, произнес:
– Да черт с тобой, Гришаня, наверно, это я виноват, что доверил директорство в «Солокоме» такому человеку, как ты, и если бы события развивались не столь стремительно и кроваво, наверное, я смог бы предотвратить и этот исход.
Он поднялся и, подойдя к борту, посмотрел на плавающих с кругами секьюрити.
– Где ты взял этих еврейских спецназовцев, говорящих на хорошем русском и ломаном английском?
– Да это вообще наши ребята, они раньше в Мурманске в милиции служили, потом приехали сюда. Болтались тут без дела, перебиваясь случайными заработками, ну я их и взял к себе. Берут они недорого, оружием вроде владеют. А ты, Иваныч, где так драться научился? Не ожидал от тебя такой прыти.
Полунин усмехнулся в ответ.
– В молодости я был кандидатом в мастера спорта по боксу, потом служил в разведроте морской пехоты, там хорошо обучали. Ну и жизнь складывалась так, что забыть эти навыки не представлялось возможным.
– А английский где выучил? – спросила Ксения.
– Все оттуда, из молодости, – ответил Полунин, опуская в воду один конец трапа. – На зоне у меня было много свободного времени, вот и учил потихоньку.
Полунин нагнулся над перилами и крикнул охранникам:
– Подымайтесь, мужики, только ведите себя прилично. Оружие я вам не отдам для вашей же безопасности.