Долгая игра
Шрифт:
— Рискну предположить, — произнёс Генри, — что мы говорим о втором варианте.
ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ ШАНТАЖА, большими буквами. За столиком повисло молчание. Его нарушила Эмилия.
— Если у Джона Томаса был доступ к файлам его отца, — сказала она, — то мы говорим не просто о шантаже учеников Хардвика.
Мы говорили о родителях учеников Хардвика, о политиках, лоббистах и людях с деньгами и властью. Если Джон Томас заговорил…
Мы ищем человека с доступом к Хардвику, — напомнила себе я. Но я не могла выбросить из головы слова Айви: «Хардвик –
А я, лучше других, знала, насколько опасен бывает этот город.
ГЛАВА 41
— Прах к праху, пыль к пыли.
Джона Томаса Уилкокса похоронили в субботу утром – меньше чем через двенадцать часов после сорванной вечеринки. На похороны пришли почти все ученики Хардвика вместе со своими родителями. Собралась вся элита общества Вашингтона. А я могла думать лишь о том, что, если Джон Томас прочитал файлы своего отца, он наверняка мог бы шантажировать половину присутствующих.
Я гадала о том, пытался ли он это сделать.
У разрытой могилы стоял священник. Он негромко уверял нас в том, что пути Господни неисповедимы. В нескольких шагах от него стояла семья Джона Томаса. Его мать дрожала, согнувшись, словно её тело вот-вот обрушится. Рядом с ней стояли два мальчика помладше: одному из них было где-то тринадцать, а второму – не больше семи или восьми.
По другую сторону от мальчиков стоял конгрессмен. Его руки были сжаты в кулаки. Он выглядел сломленным горем – морщины, заложенные скорбью в уголках его глаз и рта, нельзя было описать другими словами. Все его лицо выглядело агрессивно, словно единственным, что удерживало кожу на его лице, была напряженная линия подбородка.
Конгрессмен очень наблюдателен. Я вспомнила слова – угрозу – Джона Томаса, и подумала о том, как отец и сын вели себя друг с другом в том бальном зале, и о выражении на лице Джона Томаса, когда Генри произнёс слово «разочарование». Возможно, конгрессмен Уилкокс умел находить скелеты в чужих шкафах, но что-то подсказывало мне, что он не уделял достаточно внимания своему сыну.
По окончанию службы мой взгляд скользнул влево – к Боди. Когда-то Адам сказал мне, что Боди не ходит на похороны, но он был здесь. Со мной.
В отличие от Айви.
Я не сказала ей, что собираюсь идти на похороны. Не сказала, что она мне нужна. Я не попросила её остаться, потому что она бы это сделала. И ей хватило бы одного взгляда на меня – на то, как я наблюдала за конгрессменом и всеми, кто присутствовал на похоронах – чтобы понять, что я пришла сюда не просто так.
— Готова? – спросил у меня Боди.
— Ещё нет, — ответила я, шагая к проходу. В нескольких шагах от меня я мельком заметила знакомую светло-рыжую шевелюру. Эмилия Роудс. Она отделилась от толпы и подошла к дальней стороне могилы. Там она остановилась, опустив взгляд на гроб. Не раздумывая, я зашагала к ней. Когда я подошла к ней, она стояла там с закрытыми глазами, склонив голову. На первый взгляд казалось, что она молится, но подойдя ближе, я расслышала её слова. Они были едва ли громче шепота, но её тело дрожало, когда она произносила их.
— Надеюсь, было больно.
Вот её молитва. Её прощание с Джоном Томасом Уилкоксом.
Через какой-то миг она подняла взгляд от могилы. На
Она заметила меня.
— Сколько раз повторять, что мне не нужна твоя помощь? – негромко спросила она.
— Ещё хотя бы дважды, — ответила я.
— Мне нужно идти, — сказала она. – Как и тебе.
Я не последовала совету Эмилии. Вместо этого, я присоединилась к очереди скорбящих, собравшихся перед семьей Джона Томаса. Когда я добралась до начала очереди, конгрессмен Уилкокс взял меня за руку.
— Тереза, — произнёс он. – Спасибо, что ты пришла.
Вы знали, что Джон Томас пользовался вашими файлами? Я сжала свои пальцы на ладони конгрессмена. Вы знали, что он узнал о вашем романе?
— Я сожалею о вашей потере, — сказала я.
— Это ведь ты его нашла, — слабым и хриплым голосом произнесла миссис Уилкокс. – Ты была с ним, когда… — она не смогла закончить предложение.
— Я была с ним, — сказала я. Я не сказала, что пыталась помочь. Не сказала, что прижимала к его груди свой блейзер, чтобы остановить кровотечение. – Я сожалею, — повторила я, снова переводя взгляд на конгрессмена. Я сожалею о том, что ваш муж вам изменяет. Сожалею, что, возможно, ваш сын умер из-за чего-то, что он нашел в его файлах.
Я повернулась, чтобы уйти, но конгрессмен остановил меня. Его рука тяжело опустилась на моё плечо. Мой желудок скрутило.
— Джон Томас что-нибудь тебе сказал? – спросил конгрессмен. – В конце, когда он… — отец Джона Томаса поперхнулся этими словами.
Скажи. Не. Рассказал.
За час до смерти Джона Томаса, я угрожала рассказать его отцу о том, что он разбрасывается чужими секретами. Я угрожала сказать конгрессмену, что Джон Томас проговорился о его романе.
Скажи ему, что я не рассказал.
— Мне нужно идти, — сказала я, вырываясь из хватки конгрессмена. Я развернулась, и вперед шагнула следующая скорбящая. Ей было чуть больше тридцати, она была по-простому симпатичной и рыжеволосой. На ней было черное платье и туфли на каблуке в тон.
Я сразу же узнала её.
— Конгрессмен, миссис Уилкокс, — официальным тоном произнесла она. Скорее коллега, чем друг семьи. – Мои глубочайшие соболезнования.
Я видела конгрессмена с этой женщиной. Я видела, как он зарывается руками в её рыжие волосы. Проходя мимо неё, мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не обернуться. Потому что я узнала любовницу конгрессмена не только по благотворительному ужину.
Кто эта Даниэла Николае? Я почти видела, как рыжеволосая женщина задает этот вопрос, глядя в камеру. Как она попала в страну? И почему только анонимная наводка отделяет нас от террористической атаки на Америку?
У конгрессмена Уилкокса был роман с женщиной-экспертом, критиковавшей политику Нолана в новостях.
ГЛАВА 42
Интернет подсказал мне, что эту женщину звали Стефани Ройал.
— Блинчики, — Боди поставил передо мной тарелку.