Долгая ночь
Шрифт:
В долинах жить стало нельзя. Деревни снимались с места. Люди бросали дома, имущество, уходили в леса и горы, ища пещеры, роя подземные жилища. Кровожадные хорезмийцы не щадили никого. Одинаково не задумываясь, рубили они и столетних стариков, и грудных младенцев. Стада, табуны, отары, пленники тянулись на юг к Адарбадагану.
Рабы-грузины наводнили невольничьи базары, и цена на рабов упала. Отборные мужчины-богатыри, виноградари и хлебопашцы едва сбывались за три-четыре динара.
До людей постепенно дошло, что за беда произошла у Гарниси. Спасшиеся от гибели и плена князья тоже стали приходить в себя. Они укреплялись в подвластных им владениях и пытались давать отпор озверевшему врагу. Ожесточившийся народ стал собираться вокруг
Небольшие отряды вооруженных грузин внезапно налетали на хорезмийцев. Не осмеливаясь вступить в бой с большими скоплениями врага, а пуще того избегая сражений на ровном открытом месте, они подкарауливали врага в тесных ущельях, где большому войску трудно развернуться и действовать. Из умелых засад они неожиданно нападали со всех сторон. Засыпали врагов заранее приготовленными камнями, рубили, не оставляя в живых и не беря в плен.
Хорезмийцы стали осторожнее даже и на равнинах, а в горы и в ущелья вовсе перестали показывать нос. За каждым деревом, за каждым камнем им мерещились грузинские мстители. Они перестали ходить на грабежи поодиночке или небольшими группами и стали совершать разорительные походы только многочисленными отрядами.
Вершители судеб Грузии находились в растерянности. После Гарнисского сражения между крупнейшими военачальниками царил раздор. Ни по одному вопросу не было единого мнения. Некоторые требовали спешно собрать большое войско и дать хорезмийцам новое сражение. Другие считали, что создать большое войско так быстро не удастся, что оборона Тбилиси заранее обречена на неудачу и что все надежды нужно возлагать на переговоры царицы с Джелал-эд-Дином.
Царица все еще была нездорова после родов. Слушая советчиков, она внутренне соглашалась то с одним, то с другим, но сама остановиться ни на чем не могла и решительного шага, который мог бы изменить обстановку и спасти страну, все не делала.
А враг не ждал. Действуя решительно, быстро и точно, он уверенно осуществлял все, что считал нужным. Джелал-эд-Дин понимал, что грузинам не следует давать больше передышки, нельзя допускать, чтобы они пришли в себя после Гарнисского боя и вторжения Киас-эд-Дина. Он шел на быстрое и окончательное покорение Грузинского царства.
Шалва Ахалцихели трезво смотрел на положение вещей. Он считал, что Джелал-эд-Дин, изгнанный из своих хорезмийских владений, не сможет быстро и прочно укорениться в Адарбадагане. Кроме того, не сегодня-завтра появятся идущие по следам султана монголы. Они ударят с тыла и заставят Джелал-эд-Дина со всем своим войском убираться из Адарбадагана и бежать куда-нибудь дальше. И победу Джелал-эд-Дина при Гарниси, и покорение им Адарбадагана Шалва считал лишь временными удачами. За кажущимся могуществом султана он видел неизбежность его гибели, и притом очень скорую.
Шалва Ахалцихели жил в плену. Жизнью он не дорожил. Уже не однажды он мог потерять ее в сражении. Но теперь ему хотелось выжить для того, чтобы хоть один раз встретиться с Иванэ Мхаргрдзели, и пусть он перед богом и перед царицей ответит Шалве, что случилось при Гарниси, почему авангард войска был брошен на произвол судьбы. Шалве хотелось жить, чтобы рассчитаться с амирспасаларом.
Не то чтобы Ахалцихели был уверен в измене Мхаргрдзели. Но если даже это была просто беззаботность, просто неосмотрительность, то в условиях войны, в осажденной крепости, на виду неприятельского войска всякая неосмотрительность сама по себе равна измене. А за измену придется отвечать. К отмщению взывали и павшие при Гарниси, и принесенные в бесславную жертву четыре тысячи месхов, отборных рыцарей Ахалцихели. К отмщению взывали сломленное могущество Грузии, ее поруганная честь, ее развеянная слава. Укрепляли Шалву в его планах мести любовь к отчизне и верность царице.
Приняв такое решение, а также считая, что дни Джелал-эд-Дина все равно сочтены, Шалва стал заботиться о сохранении
У Джелал-эд-Дина были свои виды на Шалву Ахалцихели. Султан проявил великодушие, окружил грузинского царедворца воинским почетом. Он пожаловал Шалве не только жизнь, но и земли: Маранд, Салмас, Урмию и Шушню. Ахалцихели, в свою очередь, клялся солнцем и головой в верности султану. Он имел вид человека, вполне осчастливленного Джелал-эд-Дином. Завладев столь обширными и богатыми именьями, Шалва проводил время на охоте и в пирах и вообще вел себя так, словно Грузии никогда не было на свете, а вместе с ней и семьи, и друзей, и царского двора.
Приставленные к Шалве слуги все были шпионы и соглядатаи. Они следили за каждым шагом вельможи, ловили и запоминали каждое его слово.
Подсылаемые султаном собеседники всячески преувеличивали масштабы Гарнисского поражения грузин, все время говорили об измене грузинского командования, объясняя эту измену завистью и личной враждой Мхаргрдзели к преуспевающим при дворе прямодушным и благородным братьям.
Сам Джелал-эд-Дин дважды встречался с Ахалцихели. Однажды он охотился с ним, а после охоты пригласил к своему столу. Судя по всему, султану нравился первейший грузинский рыцарь. Стрела, пущенная Шалвой, всегда находила цель, а достоинство, с которым он держался, искусство его беседы казались поистине царскими.
Исподволь султан завел разговор о магометанской вере. Шалва сразу сообразил, куда клонит Джелал-эд-Дин, и тотчас опередил собеседника:
– Я не сведущ в вашей религии. Может быть, султан даст мне в наставники ученого человека, в совершенстве знающего Коран. Пусть он просветит меня, покажет все преимущества учения вашего великого пророка, убедит меня в истинности его учения.
Джелал-эд-Дин был доволен. Уже на другой день к Шалве Ахалцихели пришли знатоки Корана – шейхи и кадии. Каждый день теперь Шалва слушал проповеди мусульман, делая вид, будто он жадно приник устами к светлому источнику мудрости и будто каждая строка Корана, каждая его сура проникает в сердце, очищает и облагораживает его.
Во время разговоров с Джелал-эд-Дином Шалва искренне и буйно возмущался изменой грузин во время Гарнисской битвы, громко ругал Мхаргрдзели и всех его помощников. Он высказал султану свою затаенную мечту – дождаться дня и отомстить грузинам.
Джелал-эд-Дин и сам подливал масла в огонь.
– Грузины собрали много золота. Они хотят выкупить у нас всех пленных.
Ахалцихели насторожился после этих слов. Он почувствовал, что султан расставляет сети.
– Самый большой выкуп я надеялся получить за тебя, Шалва Ахалцихели, – продолжал султан плетение сетей. – Но я удивился, я не поверил своим глазам, когда прочитал список, присланный нам от грузинской царицы. Очень длинный список. В нем не пропущен ни один самый захудалый князек, и только царского визиря, первейшего военачальника, нашего драгоценного пленника, я не нашел в этом длинном списке. Конечно, это простая ошибка. Забыли внести в списки Шалву Ахалцихели. Но я удивляюсь такой забывчивости. Разве я, султан, мог бы забыть своего лучшего эмира? Или, может быть, царица пожалела динаров на выкуп своего верного слуги?
Шалва исподлобья смотрел на говорившего. Глаза его налились кровью. Но ведь неизвестно было, на что он злится: на забывчивость грузин, в которую, допустим, поверил, или на коварство султана, недостойное столь могущественного человека.
Джелал-эд-Дин старался угадать, что происходит в душе Шалвы, какая буря, какая там боль. Шалва же разгадал замысел султана, но прикинулся ничего не понявшим.
– Того, кто продался врагу, можно выкупить только затем, чтобы отрубить голову. Видимо, они считают, что получат слишком дорогое удовольствие. Но зря они жалеют золото. И если бог не оставит меня своей милостью, они узнают, что такое месть Шалвы Ахалцихели.