Долгая память. Путешествия. Приключения. Возвращения (сборник)
Шрифт:
– Как они смешно идут! – Лиза выставила в стороны растопыренные ладошки и прошлась вперед, переваливаясь, как уточка, и покачивая головкой, словно на ней был плюмаж, – очень похоже!
Мы все залезаем в машину и несколько минут ждем, пока она остынет. Дерево пристраиваем на заднем сидении, между мной и Лизой.
Отец Максим везет нас в деревушку, где они с дочерью останавливаются уже не первый год. Обедаем в таверне у самого синего моря. В тени олив, за кувшином розового вина, под плеск прибоя, натурально как греческие философы, ведем неспешную беседу. Дерево отнесли в комнату: там прохладнее.
– Батюшка,
– А какой мерой измерить? Нельзя выставить формальную шкалу и по ней определять: вера – суеверие. Для одного человека помолиться о здоровье, попросить успеха в делах, сохранить листик от мощей – будет шаг к небу, а для того, кто прикоснулся уже к поклонению Богу в духе и истине, к опытному знанию, что искать нужно единого на потребу, тот же листик – шаг вниз.
– Лоуренс Даррелл, – вставляю я, – пишет, что корфиоты почитают святого Спиридона как главного покровителя и защитника острова, но относятся к нему как будто бы даже с некоторой фамильярностью. Вот, например, он передает рассказ моряка, который попал в сильный шторм и едва не утонул. Поняв, что он в опасности, моряк – по его словам – немедленно привлек к делу Спиридона, но святой, видимо, был занят другими заботами, и поэтому лодка перевернулась. У нас почти не знают старшего Даррелла, – продолжаю любимую тему, – а ведь он, между прочим, нобелевский лауреат.
– Не понимаю, почему ты упорно называешь его нобелевским лауреатом? – сердится Толя. – Я нашел полный список за много лет, и там нет его фамилии!
– Может, ты смотрел лауреатов премии мира?
Пока мы препираемся, отец Максим быстро нажимает кнопки айфона.
– Вы правы оба, – смеется он. – Лоуренс Даррелл действительно был выдвинут на Нобелевку по литературе, но не прошел по конкурсу!
У лодочного сарая дремали три грека. Один, в приспущенных красных трусах, возлежал на кушетке. Круглый, покрытый курчавыми волосками живот мерно вздымался и опадал. Другой спал в полосатом кресле, раскинув в стороны руки и доверчиво раскрывая миру беззащитную грудь. Третий расположился прямо на песке, прислонившись спиной к сараю и надвинув до подбородка замусоленный козырек.
– Э, насчет лодки, – я мотнула головой в сторону прибоя, где покачивались три белых плавсредства. – До Калами нас не довезете?
Тот, который дремал в кресле, приоткрыл глаз и задумчиво почесал грудь.
– До Калами? – он замолчал, словно припоминая название деревни, которая находилась в десяти минутах пути на катамаране. – Нет, мы сдаем лодки только на целый день.
Он бессильно уронил поднятую для чесания руку и закрыл глаз.
Я вернулась к столику.
– Это вы заказывали такси на четыре часа? – спросил вдруг официант.
– Да, заказывали, сразу, как пришли, заказывали! – встрепенулись мы, пораженные, что такси появилось вовремя. – Неужели пришло?
– Нет, но я подумал, что пора позвонить. – Официант подхватил опустевшие тарелки. – Еще вина?
– Пошли купаться! – сказал отец Максим.
Выкидывая над водой руки, мужчины быстро поплыли к буйку. Я потопталась на мокрой гальке, глядя им вслед с вечной тревогой: ну вот почему обязательно надо заплывать так далеко?
«Впрочем, – подумала я вдруг свободно и расслабленно, – вдвоем не страшно».
И нырнула в теплую воду.
Я просыпаюсь раньше цикад. Дома, яхты, сады – все недвижимо, как театральная декорация, и я, зрителем расположившись на балконе, жду начала спектакля.
Первый звонок подает петух. Как настройка оркестра, звучат птичьи голоса. Солнце встает, выпуская розовые, как пальчики, лучи: вот она, розово-перстая заря! Зашевелились яхты, одна, другая… По очереди, куст за кустом, вступает хор цикад. Около двери Белого дома останавливается пикап, оттуда вылезает коренастый грек, неся на одной руке тунца, мокрого, с выпученными глазами. На камнях появляется первый пловец, потягивается во всю ширь и с размаху сигает в воду. Веером разбрасывая белую пыль, несется катер с лыжником на полусогнутый ногах. С террасы тянет яичницей и беконом.
Мы уезжаем. Вещи собраны, такси заказано за два дня.
– Я искупаюсь напоследок?
Я сижу на теплом, не остывшем за ночь камне, обхватив ноги.
Муж вышел на берег, постоял немного, глядя на залив. Капли воды переливались на загорелой коже.
– Пора, – сказал он наконец, – пойдем. – И протянул мне руку.
Все стало ясным в белом свете дня, отчетливым и законченным, как замысел. Как божественный замысел.
Я увидела, явственно и спокойно, как однажды, в положенный нам день, он так же протянет мне руку и скажет:
– Пора. Пойдем.
Трое с острова Отчаяния
Глава 1. Отшельник
Плоский берег океана, полоса мокрого песка, вода шипела и пенилась у черных утесов. Вдали на скалах серой шапкой лежали густые заросли леса. Александр Селькирк стоял по щиколотку в жидкой песчаной массе, смешанной с галькой и темными водорослями. Он смотрел, как восточный ветер гонит белую громаду парусов шхуны «Кинк Портс» все дальше и дальше от острова. Судно шло тяжело, с низкой осадкой.
– С такой течью, – упрямо повторил Александр, – до материка не дойти, клянусь потрохами кашалота!
Похолодев, словно жаркий тропический воздух вдруг дохнул на него ледяным штормом, он со всей ясностью понял, что спорить не с кем. Он остался один.
Птицы шумно поднялись, кружась и крича, и тут же скрылись за редкими соснами. Все смолкло. Только прибой мерно грохотал о голые камни, и ревели тюлени. Услышит ли он когда-нибудь человеческий голос – пусть даже севший голос чертова капитана Стредлинга, с которым он разругался до драки? Или до конца жизни его слух будут наполнять только птичьи крики и жужжание насекомых?
Он побежал вперед, увязая в мокром песке, вытянул руки и крикнул что-то бессвязное, жалкое. Легкое воздушное течение принесло туман, и Селькирк, как ни силился, уже не мог разглядеть очертания корпуса и мачт уходящего в океанскую даль судна. Вздохнув, он собрал раскиданные на песке вещи, которые матросы выбросили из шлюпки на берег.
– На необитаемом острове будет безопаснее, чем на корабле с пробоиной и с таким бездарным капитаном, как ты! – крикнул он этому чванливому неучу, разодетому, как знатный идальго.