Долгая зима
Шрифт:
БУМ-М-М! Казалось, даже воздух задрожал.
— Ух ты! — спросонья пробормотал папа.
— Почему? Почему, мама? Почему, папа? — твердила Грейс.
— Кто это? Зачем они стреляют? — спрашивала Кэрри.
— Который час? — поинтересовалась мама.
— Сегодня Четвёртое июля, Кэрри, — ответил папа из-за перегородки.
Воздух снова задрожал. БУМ-М-М!
Из пушек никто не стрелял. В городе, в кузнице ворвался порох. Этот грохот должен был напомнить всем грохот войны, в которой американцы сражались за независимость. В день Четвёртого июля впервые американцы заявили, что все люди рождены свободными и равными. БУМ-М-М!
— Вставайте, девочки, больше спать всё равно не придётся, — сказала мама.
— Ура! Мы американцы! — Папа вскочил с постели и пропел:
Ура! Ура! Свободы реет флаг!
Ура! Ура! Пусть вечно будет так!
Даже солнце, всходившее на ярчайшем из небес, казалось, понимало, что сегодня — славное Четвёртое июля. За завтраком мама сказала:
— День сегодня самый подходящий для пикника в честь Четвёртого июля, но только пикник без жареных цыплят — не пикник.
После такого бурного начала день показался каким-то пустым. В такой необыкновенный день должно случиться что-нибудь необыкновенное, но ничего необыкновенного случиться не может.
— Мне бы хотелось принарядиться, — призналась Кэрри, когда они с Лорой мыли посуду.
— Мне тоже, да только незачем, — возразила Лора.
Вынося грязную воду из-под посуды подальше от дома, она увидела, что папа любуется овсяным полем. Овёс вырос густой и высокий, и его серо-зелёные стебли волновались на ветру. Кукуруза тоже удалась на славу. Длинные дрожащие жёлто-зелёные листья почти совсем закрывали землю. В огороде взошли огурцы, и над их широкими листьями кудрявились кончики ползучих стеблей. Появились побеги бобов и гороха, раскинулась пышная зелень моркови, из земли пробивались листья свёклы и кустики томатов. По траве гонялись за насекомыми цыплята.
Для обычного дня всего этого было бы достаточно, но Четвёртого июля хотелось чего-то ещё.
То же самое чувствовал и папа. Делать ему было нечего, потому что Четвёртого июля остаётся только кормить животных и работать по дому.
Через некоторое время он вернулся из хлева и предложил маме:
— В городе сегодня будет праздник. Хочешь пойти?
— Какой праздник? — спросила мама.
— Главное — это скачки, а кроме того, у нас собраны деньги на лимонад.
— Женщинам на скачки ходить незачем. А в гости без приглашения я даже Четвёртого июля не пойду, — отозвалась мама.
Лора с Кэрри, сгорая от нетерпения, ждали, что решит мама. Подумав, она покачала головой и сказала:
— Грейс всё равно такая прогулка не под силу. А ты сходи, Чарльз.
— Дома гораздо лучше, — сказала Мэри.
Тут Лора не выдержала.
— Папа, если ты пойдёшь, можно я и Кэрри с тобой?
Папины озабоченные глаза посветлели. Мама тоже улыбнулась.
— Да, Чарльз, это будет для вас хорошая прогулка. Спустись в погреб, Кэрри, и принеси мне масло. Пока вы будете одеваться, я сделаю вам бутерброды.
День в один миг превратился в настоящее Четвёртое июля. Мама готовила бутерброды, папа чистил сапоги, Лора с Кэрри торопливо наряжались. К счастью, Лорино ситцевое платье с узором из веточек было только что выстирано и отглажено. Они с Кэрри старательно умылись, надели накрахмаленные нижние юбки, расчесали волосы и заплели косы. Свои косы Лора уложила вокруг головы, а Кэрри вплела воскресную ленту. Потом она надела платье и застегнула на спине пуговицы. Пышная оборка на подоле широкой юбки спускалась до верха ботинок.
— Пожалуйста, застегни мне пуговицы, — попросила Кэрри. До двух пуговиц посередине спины она никак не могла дотянуться, а остальные застегнула вовнутрь.
Четвёртого июля нельзя застёгивать платье пуговицами вовнутрь. — И Лора расстегнула у Кэрри на спине все пуговицы и застегнула их как следует.
— У меня косы вечно за них цепляются, — оправдывалась Кэрри.
— Да, у меня тоже цеплялись. Придётся тебе терпеть. Когда вырастешь, будешь закалывать косы наверх.
Лора и Кэрри надели капоры. Папа ждал, держа в руке коричневый пакет с бутербродами. Мама придирчиво осмотрела девочек:
— Вы прекрасно выглядите.
— Одно удовольствие прогуляться с такими хорошенькими девочками, — с гордостью сказал папа.
— Ты тоже прекрасно выглядишь, — откликнулась Лора.
Сапоги у папы блестели, борода была аккуратно подстрижена, на нём был воскресный костюм и шляпа с широкими полями.
— Я тоже хочу в город! — заявила Грейс.
И хотя мама мягко сказала: "нет", Грейс два или три раза повторила:
— Я тоже хочу!
Грейс была младшей в семье, и её уже успели избаловать. Теперь настало время научить её слушаться. Папе пришлось посадить её на стул и строго сказать:
— Разве ты не слышишь, что тебе мама говорит?
После этого они ушли. Было жалко Грейс, но и баловать её нельзя. Может быть, на будущий год, если в городе устроят большой праздник, все они поедут в фургоне и тогда её тоже возьмут. А на этот раз папа и девочки пошли пешком, оставив лошадей пастись на свежей траве. Лошадям тяжело было бы целый день стоять на привязи в пыли под жарким солнцем. А Грейс слишком маленькая, чтобы пройти самостоятельно милю туда и обратно, и слишком большая, чтобы нести её на руках.
Ещё не доходя до города, они услышали звуки, похожие на треск лопающейся воздушной кукурузы. Папа сказал, что это шутихи.
Вдоль всей Главной улицы стояли привязанные лошади. По тротуару двигалась густая толпа мужчин и мальчиков. Мальчики бросали на улицу горящие шутихи, и они с шипением взрывались в пыли.
— Я не думала, что будет такой шум, — пробормотала Кэрри.
Лоре этот шум и теснота тоже не нравились. Девочки никогда не видели такой толпы. Делать здесь было решительно нечего, кроме как ходить взад-вперёд среди незнакомых людей.