Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
Шрифт:
— Но разве за бестактность убивают? — недоумевает й
Вопрос его риторичен. Уж он-то знает: убивают. Убивают и просто так. Чтобы заглушить свою бездонную тоску, дисгармонию с миром, свою обиду не на соседа — на самого Бога.
_______________________
ПРЕДЫСТОРИЯ того летнего дня, когда совершилось убийство.
В ранней юности Паулюс Лапенас учился в Алитусе, жил на квартире у евреев. Он не скрывает: бездетные хозяева относились к нему как к собственному ребенку; бесконечно воспитывали — в конце концов, надоели с нравоучениями. В душе Паулюса росло раздражение,
______________________
Нетрудно догадаться: конфликт в пьесе й — это вовсе не конфликт между евреями и литовцами, но столкновение между мертвым, механистичным и — живым. Между свободой и — рабством. Убийство для Лапенаса — это его бегство «из рабства и несвободы. Не было вопроса — хорошо это или плохо. Был праздник».
Итак, человек, уничтожив себе подобного, прислушивается к собственным ощущениям. Открывает: «Я опять — органичная частичка природы». Лапенас, наконец, сбрасывает с себя путы цивилизации. Наконец-то он живет по законам естества. «А что в природе происходит, вы знаете: сильный давит и душит слабого».
й каждые несколько лет перечитывает Достоевского. Разумеется, он не хочет сделать образ Лапенаса однолинейным.«…Это был особый день. Он повернул… или вывернул мою жизнь. Бес знает. Говорю особый, но слово неточное: день был роковой… до него я был, как вам сказать, слепой…За ту фиесту мне пришлось потом дорого заплатить».
_____________________
Лапенас говорит все это сыну убитого им еврея.
_______________________
Нет, мне не нравится концепция й. Она кажется мне умозрительной. А я помню конкретное — например, недавно обнаруженные в Литовском центральном государственном архиве списки узников Вильнюсского гетто.
Монотонное перечисление фамилий, имен, профессий, адресов… Это была лишь часть, небольшая уже часть вильнюсских евреев: они прошли через «акции» уничтожения, голод, болезни, издевательства и — уцелели к маю сорок второго, когда проводилась «перепись населения». Тогда еще уцелели.
_____________________
Той же ночью однако (с 6 на 7 апреля), проснувшись, я отчасти понимаю правоту й. Умирая, он мысленно поднимается выше конкретных судеб. Конечно, он знает: человека убивали из-за куска хлеба, из-за летнего платьица, из-за того, что кому-то не понравился чей-то нос… Но й видит за всем этим даже не столкновение народов — Добра и Зла, цивилизации и природы.
_____________________
СЛОВО САРТРА. Психологический портрет Лапенаса в пьесе й удивительно схож с тем портретом антисемита, который дает в своем знаменитом эссе Сартр:
«…антисемитизм захватывает душу человека целиком… совершенно так же, как истерия»;
антисемит — «это попросту человек, который боится. Не евреев, разумеется, — самого себя, своего сознания, своей свободы, своих инстинктов, своей ответственности, одиночества, перемен, общества и мира — одним словом, всего, только не евреев. Это трус, не смеющий признаться в трусости самому себе… Существование евреев позволяет антисемиту подавить в зародыше свое недовольство жизнью».
Между прочим, я знаю, что эссе Сартра й не читал.
_______________________
После публикации в «Шяурес Атенай» он ждет телефонных звонков. Дискуссий:
— А как же! Ведь это в литовской литературе впервые… Да, впервые крупно, изнутри показан убийца евреев. Впервые — его исповедь… Значит, будут голоса «за», как и голоса «против»… Значит, будем спорить.
Тишина. Ни одного отклика в прессе. Ни одного телефонного звонка.
_____________________
«Я снова говорю преждевременные слова… Потому-то на меня выливают ушаты грязи. Или делают вид, что не слышат».
___________________
й понимает: пьесу он уже не закончит. Однако самодисциплина заставляет его позаботиться — нет, не о рукописи, не о черновиках даже — о мыслях, идеях, которыми переполнен. Он несколько раз говорит о дальнейшем развитии пьесы со мной. Но справедливо тревожится: мы беседуем по-русски, пишет й по-литовски — языковое несовпадение может помешать потом, после его смерти, точно восстановить замысел.
Однажды й сообщает мне радостно: ему согласился помочь журналист Гинас Дабашинскас.
й рассказывает ему о коллизии, предыстории пьесы, о персонажах и прототипах (частично эта беседа опубликована — в газете «Литература ир мянас»).
____________________
Кстати, есть еще один человек, которого й вовлек в орбиту своей работы. Это переводчица Альма Лочерите-Дале.
Школьная подруга Аси: живет сейчас в Норвегии, приехала в Литву проведать мать, с детства душевно привязана к й и доктору Сидерайте. Именно после их бесед у й рождается четкая конструкция второго акта.
Итак, герой пьесы должен раскрыть тайну уже двух убийств — своего отца и своей первой жены, литовки. И уже два клена участвуют в действии.
«Альме» — посвящение й к публикации в «Шяурес Атенай».
___________________
Опять обычная для него в процессе работы смена названий. Вначале хотел назвать пьесу то одной, то другой строчкой из Евангелия. Сейчас: «Сумасшедший финал».
Подводя итоги
Прощаясь с жизнью, он постоянно подводит итоги. Иногда делает это сознательно, иногда — так уж устроен его ум — невольно.
20 апреля 1994 г. Прихожу к й перед своим отъездом в Израиль. «На два месяца? Увидимся ли?» Но стряхивает грусть, как капли дождя, — просит передать свою книгу «Захлопнутые двери» библиотеке Иерусалимского университета. (Одновременно это и Национальная библиотека Израиля).
й всегда серьезно относится к посвящениям. Конечно, надпись на книге он продумывает заранее. Сейчас, при мне, лишь переносит текст на идиш с маленького листочка — на страничку книги: