Долгие ночи
Шрифт:
Переговоры с генералом русской армии Кундуховым, состоявшиеся прошлой весной, были оценены высоко и подняли авторитет Али-паши в глазах султана. То, о чем мечтали и к чему стремились все турецкие султаны еще со времен Абдул-Хамида, но достичь не могли, достиг, наконец, он, Али-паша. И теперь появилась реальная возможность закрепиться на Кавказе.
С Дагестаном у Турции всегда имелись достаточно крепкие связи.
Впрочем, наладить их не составляло особого труда, ибо во главе дагестанских племен стояли могущественные ханы и не менее могущественные шейхи. Но у султанов не было возможности использовать для своих целей самое многочисленное на Северном
Обещали шейху Мансуру, обещали Бейбулату и самому Шамилю.
Однако за все восемьдесят лет чеченцы не получили от турок даже гвоздя. "Обещать будем и в будущем. Обещать, но не давать. Это и есть политика, дипломатия, — размышлял Али-паша в ожидании графа Игнатьева. — Теперь в чужие двери стучатся, просят впустить. Почему же не впустить, впустим. Империи нужны кавказские мусульмане. Неспокойно на Балканах, волнуются гяуры. Уже отделились Греция, Сербия и дунайские княжества.
И все это происки заклятого врага империи — России. На очереди — отделение Болгарии. Александр II для нее ничего не жалеет.
А Кавказ? Его же русские, можно сказать, прямо из рук у Турции вырвали. А теперь русские стремятся присоединить к себе турецких грузин и армян [55] . Пытаются оказывать на них свое вредное влияние, подстрекают против нас, разжигают вражду. Но я знаю, как поступить. Первые кавказские эмигранты не случайно были поселены в Болгарии. Правда, их оказалось ничтожно мало.
Огнем и мечом изгнанные русскими с того берега, они, беспорядочно переправляясь сюда, почти все погибли. Я видел все своими глазами…".
55
Али-паша имеет в виду грузин и армян, живущих в северовосточной части Оттоманской империи.
Устав от бесцельной ходьбы, Али-паша подошел к мягкому дивану, опустился на него. Перед глазами вновь ожили картины, которые он видел во время поездки в Ач-Калу и Сары-Дари, в лагеря кавказских эмигрантов. В беженцах уже не было ничего человеческого. Из людей они почти превратились в трупы, исторгавшие жуткое зловоние…
* * *
Турецкая Порта добивалась расселения горцев в пограничных с Россией районах, что, между прочим, настойчиво советовал сделать британский посол в Константинополе. Но расселения, растянутого военными колониями вдоль всей границы с Арменией, превращенного таким образом в пограничную стражу для охраны границ с Россией.
Горцы для Турции и Европы были лишь средством для противодействия России, а при использовании таких средств ни Европа, ни Турция не проявляли никакой жалости.
Но если раньше английские и турецкие агенты всячески провоцировали и поощряли эмиграцию горцев в Турцию, делали все возможное, чтобы не допустить отток приморских черкесов на Кубань, где царское правительство отводило им земли, теперь политики действовали наоборот. Европейские дипломаты решительно требовали от султанского правительства отказать кавказцам в "убежище". Ибо уход горцев с Кавказа лишал европейские державы могучей поддержки в борьбе против России, позволял ей полностью и единолично колонизировать Кавказский край и закрепиться там навсегда. Английские, французские, итальянские агенты, направленные на Кавказ, прилагали все силы, чтобы удержать горцев, отговорить их от переселения.
В самой же Турции дипломаты и всевозможные агенты западных стран усиленно внушали горским переселенцам мысль о скорейшем возвращении на родину для продолжения борьбы, обещая им в таком случае свою полную и щедрую поддержку.
В целях прекращения переселения горцев с Кавказа европейские дипломаты и агенты ввели санитарную инспекцию во главе с врачом французского посольства в Турции Бароцци. Посетив лагеря переселенцев в Самсуне, Трапезунде и Варне, Бароцци потребовал от турецкого правительства установления немедленного и жесточайшего карантина между обоими берегами Черного моря, практически прекращавшего переселение горцев с Кавказа.
"На каждом шагу встречаются нам больные, — писал Бароцци, — умирающие и трупы лежат у городских ворот, перед лавками, посреди улиц, в скверах, в садах под деревьями. Всякий дом, всякий угол улицы, всякий сад, занятый эмигрантами, превратился в гнездилище заразы".
Европейским дипломатам удалось добиться лишь пятнадцатидневного карантина. Но он был чистейшей фикцией.
Приостановились лишь перевозки горцев с кавказского побережья, в остальном же между двумя берегами поддерживалось обычное сообщение. А вот самим горцам карантин причинил ни с чем не сравнимые дополнительные страдания и мучения. Приставшие к турецким берегам суда с переселенцами не принимались, в то время как на другом берегу скапливались в ожидании своей очереди на переправу десятки тысяч людей. Людская масса день ото дня росла. Начались эпидемии. Тиф и оспа распространились, несмотря на карантин, по обоим берегам.
До ужасающих степеней разрасталась работорговля. Ребенка одиннадцати-двенадцати лет можно было купить за тридцать-сорок рублей. Местные феодалы покупали самых красивых девушек всего за шестьдесят-восемьдесят рублей. Нередко можно было видеть целые партии из сорока-пятидесяти молодых женщин, принадлежащих одному хозяину. Трапезундский генерал-губернатор Эмин Мухлис-паша отправил в Константинополь своего зятя для сопровождения ста тридцати черкесских невольниц, предназначенных в качестве подарков влиятельным лицам в столице Турции.
Дочь английского консула так описала один из лагерей для черкесских эмигрантов, созданный в Турции в 1864 году:
"Я имела возможность наблюдать черкесов в различные периоды их пребывания в Турции. Весь этот жалкий люд лежал скучившись, больные валялись рядом с умершими, живые, как тени, бродили среди них, ни о чем, больше не помышляя, кроме того, как раздобыть деньги. Когда мы приблизились к зараженному лагерю, группы мужчин и женщин обступили нас, ведя за руку своих детей и предлагая купить их всякому, кто пожелает. Несчастные маленькие создания, по-видимому сами желали разлуки с родителями, лишь бы получить кров и пищу.
Эти черкесы представляли собой два класса, относившиеся друг к другу с ненавистью — класс господ и класс рабов. Господин пытался требовать от раба той же униженной покорности, которую привык видеть от него на родине, раб же, со своей стороны, сознавая перемену, которая произошла в их общем положении и в его положении, в частности, готов был отстаивать собственные права против своего господина.
Между горскими феодалами и их рабами по прибытии в Турцию происходили частые столкновения, иногда переходившие в настоящие побоища".