Долгий путь в лабиринте
Шрифт:
— Круг поисков сузился?
— Да.
— К этой мысли может прийти и он сам.
— Что ты хочешь сказать?
— Что противник показал себя человеком изобретательным, решительным. И есть все основания полагать, что он правильно оценит обстановку, в которой оказался, не оплошает. А оценив ее, предпримет новые шаги в свою защиту, задаст нам еще одну нелегкую задачу.
— Чего ты опасаешься? Каких его шагов?
Саша пожала плечами. Допив чай, снова наполнила стакан. Кузьмич пододвинул ей свой кусок сахару.
— Не буду! — сказала Саша.
— Ну-ну, не надо капризничать!
Саша взяла сахар.
— Знаете, чего мне хочется больше всего на свете? — сказала она, глядя куда-то поверх головы Кузьмича. — Хочется допросить того самого Захара Пожидаева, который лечился в Харькове и должен ехать или уже едет к нам. Допросить его и убедиться, что он действительно уходил с Константином Лелекой весной этого года…
Она хотела сказать и еще что-то, но Кузьмич жестом остановил ее. С минуту прислушивался, потом стремительно вышел в приемную.
— Кто здесь сейчас был? — спросил он секретаршу, закладывавшую в машинку новый лист.
— Константин Лелека, — сказала сотрудница, ударив пальцем по клавише.
— Зачем приходил?
— Звонил по телефону.
— У него в кабинете испорчен телефон?
— Сказал, что испорчен.
Кузьмич повернулся, чтобы идти к себе. В дверях стояла Саша. Она все слышала.
В кабинете Саша крутанула ручку телефона, сняла трубку. Коммутатор тотчас ответил.
— У кого из сотрудников неисправен телефон? — спросила Саша. — Назовите номер кабинета.
— Испортился номер двадцать девятый, — последовал ответ.
— Чей телефон?
— Товарища Лелеки.
— Что случилось с телефоном и когда?
— Не действует со вчерашнего дня. Не доходят звонки. Монтер был болен, но сегодня вышел на работу. Исправляет неполадки… Минуту! Вот он звонит. Спросить, какое было повреждение?
— Не надо, — Саша положила трубку. — Я хочу ехать в Харьков, Кузьмич. Сегодня же выехать, первым поездом. — Она поежилась, будто в комнате стало холодно. — Почему-то мне кажется, что и с Захаром Пожидаевым может случиться неладное… Нет, я никого не подозреваю. Во всяком случае, для этого пока нет оснований. Просто боюсь за Захара. Боюсь и ничего не могу с собой поделать. Ему нельзя возвращаться сюда, пока мы не распутаем всю эту мрачную историю. Дайте депешу на линию, пусть осматривают все поезда, идущие к нам, отыщут Захара и снимут. Во время поездки я буду связываться с вами, где-нибудь найду его — в Харькове или по дороге… Нельзя отдать им еще одну жизнь!..
— Этих твоих опасений не разделяю, — сказал Кузьмич. — Но в Харьков поедешь.
— Сегодня?
— Не успеешь. — Кузьмич взглянул на часы. — Завтра утром туда уйдет эшелон… Теперь одно деликатное дело. Хорошо бы приглядеться к Лелеке. Меня интересует, чем он занимается вне стен учреждения.
— Думаю, обычное наблюдение не даст результата.
— Верно. Нужен человек, который мог бы с ним сблизиться. Найдешь такого?
— Попробую.
— Тогда решили. Поаккуратней, Саша.
Она кивнула, пошла к двери. У выхода обернулась:
— Ко мне обязательно обратятся из группы, расследующей убийство Ящука: известно же, кто поселил его в гостинице. Что я должна ответить?
— Пошлешь
У себя в комнате Саша долго перебирала в памяти всех, кого хорошо знала. Для выполнения трудного задания требовался абсолютно надежный человек.
В конце концов выбор пал на Олеся Гроху. Правда, был он порывист, не в меру горяч, имел и другие недостатки, но отличался острым умом, хитростью, способностью мгновенно принять нужное решение и четко его выполнить.
Гроха тотчас явился на вызов. Выглядел он озабоченным, усталым. На ходу дочитывал письмо. Пояснил: письмо от дружка, которого не видел несколько месяцев. Спрятав письмо в карман, сел на стул и приготовился слушать.
А Саша медлила — все прикидывала, как лучше изложить Грохе суть поручения и при этом умолчать о причинах, по которым руководство УЧК решило понаблюдать за одним из своих сотрудников.
Начала Саша с того, что сделала Грохе внушение за красные глаза и щетину на щеках и подбородке. Чекисту надлежит являться на работу бодрым, выбритым и подтянутым, а не как после какой-нибудь гулянки.
Гроха усмехнулся. Он вовсе не гулял. А что не спал, это точно.
— Что же ты делал? Чем занимался?
— Шахматами.
— Шахматами? — недоверчиво переспросила Саша. — Вот не замечала за тобой этих способностей.
— Я и сам не замечал.
— Тогда не темни, выкладывай все начистоту.
— Не играли мы в шахматы, это верно, — сказал Гроха. — Задачки решали. Какая тебе разница?
— Шахматные задачки? — Саша начала злиться. — Ну-ка, прекрати этот цирк!
— Ей-богу! — Гроха молитвенно сложил руки, подался вперед. — Ей-богу, Саша, не вру! До утра просидели над теми задачками. Знаешь как интересно!
Гроха — забияка, сорвиголова, Гроха — и шахматы? Это было невероятно. И тем не менее Саша чувствовала, что он говорит правду.
— С кем же ты решал те задачки?
Гроха сказал:
— С Костей Лелекой.
Вот так совпадение! Казалось бы, Саше надо радоваться, что все так удачно складывается. А она ощутила тревогу, растерянность.
— Всю ночь? — проговорила она, стараясь не выдать волнения. — Где же вы были?
— Дома у него.
— Оказывается, он шахматист?
— Еще какой! Шахматы у него знаешь какие — слоновой кости! Книжки всякие, учебники… Мы с ним в синематографе были вечером. Потом он говорит: «Пошли ко мне, посидим». Ну, добыл я по дороге бутылку красного… Побыл немного у Кости, стал собираться. А он возьми и достань ту книжку с задачками. Взял доску, расставил фигурки: попробуем, мол. Я отнекивался. Да он настырный, Лелека! Потом я увлекся. Так и просидели до света.
— Понятно, — сказала Саша. — Ну что ж, шахматы штука такая: втянешься — не отлипнешь. Вот и я знала одного: час сидит за доской, другой, третий. Не замечает — день на дворе или ночь. Выйдет на воздух проветриться — и снова решает задачки. Говорит: гимнастика для мозгов — лучше не придумаешь… А вы с Костей выходили воздухом подышать?
— Нет, — сказал Гроха. — Как сели, так и не вставали. Опомнились, когда пришло время на службу идти.
— Ну, ты парень усидчивый, это все знают, — усмехнулась Саша. — Околдовали тебя, что ли?