Долгий путь в лабиринте
Шрифт:
Саша сидела в линейке, привалившись спиной к большому, туго набитому мешку, перемазанному землей, насквозь промокшему. Несколько часов назад мешок был вырыт из тайника в лесу. При каждом толчке в нем что-то звенело, перекатывалось.
Конники, конвоировавшие линейку, смеялись, упражнялись в остроумии. Поначалу Саша отвечала им, потом устала. Какое-то время даже дремала, пока линейка шла по ровному дну высохшего озера.
Ее двухнедельная командировка подходила к концу, Она торопилась домой, чтобы поскорее доложить о результатах поездки, привести себя в порядок,
Сейчас Саша досадовала, злилась на себя.
Поздно вечером линейка и конвоиры добрались наконец до города. И только здесь, у здания УЧК с темными окнами и запертой входной дверью, выяснилось, что сегодня не пятница, как почему-то полагала Саша, а суббота и на работе никого нет и завтра тоже не будет…
Помощник коменданта и посыльный стащили с линейки привезенный Сашей мешок, унесли в дежурку. Конвой был отпущен и на рысях ушел в расположение своего эскадрона.
Саша осталась одна на улице. Постояв, поплелась домой. Очень хотелось спать. Но она знала, что еще долго будет ворочаться в постели: слишком напряжены нервы. Перед глазами неотступно стоял Микола Ящук. Она не могла простить себе, что не задержалась, не побеседовала с ним.
В понедельник утром, когда Саша пришла на работу, Кузьмич сидел на корточках перед вспоротым мешком и извлекал из него документы.
— Есть новость, — сказал он, как только они поздоровались. — Мне кажется, довольно интересная. Но сперва говори ты.
Саша доложила о том, как отыскала приметное место на опушке леса и вырыла мешок с серебром и архивом, а затем совершила поездку почти за сто пятьдесят верст — к хутору, близ которого, по утверждению Олеся Грохи, в перестрелке с бандитами погиб его напарник чекист Тарас Чинилин.
— Гроха чист, — твердо сказала Саша. — Все проверено. У меня никаких сомнений.
— Ну-ну, — усмехнулся Кузьмич, — не будем спешить, расскажи обо всем обстоятельнее.
— Есть свидетели: видели, как двое отстреливались от бандитов. Отбились от них и ушли в степь. А тут новый патруль. Опять выстрелы. Бандитам удалось застрелить одного. Другой спасся — помогло, что к этому времени стемнело. Но он вернулся к телу товарища — хуторяне утверждают, что наутро увидели свежий холмик у подножия кургана, как раз возле того места, где лежал убитый.
— Уверена, что речь шла о Грохе и его спутнике?
— Уверена. — Саша достала фотографию Грохи. — Эту карточку я возила с собой. Хуторяне опознали Гроху. Но у меня не было фото Тараса Чинилина. Поэтому пришлось принять крайние меры.
— Неужели вскрыла могилу?
— Да. Надо же было довести дело до конца, чтобы рассеялись все сомнения.
— М-да… — Кузьмич покачал головой. — Тело почти четыре месяца лежало в земле…
— У Чинилина недоставало мизинца на левой руке. Это хорошая примета.
— Спасибо, Саша. Что было дальше?
— Дальше было хуже, — Саша помедлила. — Или лучше. Это как считать.
— Что ты имеешь в виду?
— Рапорт Константина
— Ты и его проверила?! — воскликнул Кузьмич.
— Уж заодно…
Саша достала из сумки и разложила на столе сильно потрепанную карту с пометками и значками, связку бумаг, блокнот с записями и копию рапорта, написанного Лелекой по требованию Кузьмича.
— Это дело сложнее, — сказала она. — Все сложнее, за что ни возьмешься. Вот смотрите: Константин Лелека указал, что, заболев дизентерией, добрался до железнодорожного разъезда Логиново в конце мая… Простите, в конце апреля. С маем месяцем здесь связано иное обстоятельство, и я сбиваюсь, как только начинаю думать об этой истории… Итак, он добрался до разъезда. Захар Пожидаев ушел дальше, а Лелека остался — почти две недели жил у начальника разъезда, фамилии которого не помнит. Жил у него и лечился.
— Что же тебе кажется странным? Ну, забыл человек фамилию. Может, сильно болел… Достаточно отыскать этого железнодорожника — и дело с концом. Установила, как его зовут?
— Да, установила. Его звали Говорухо Сидор Никитич.
— Звали?..
Саша передала Кузьмичу лист с несколькими подписями. Это был акт. Группа жителей деревни, расположенной по соседству с разъездом Логиново, свидетельствовала, что в середине мая 1919 года отряд, командиром которого был известный в округе белогвардейский полковник, совершил налет на разъезд Логиново. Все находившиеся там люди, включая начальника разъезда Говорухо и его семью, были убиты, а сам разъезд сожжен.
— Смотри как получилось, — пробормотал Кузьмич.
Саша положила на стол новый лист. Руководство соседней станции свидетельствовало, что разъезд Логиново с 14 мая по 7 июля не функционировал, так как подвергся нападению бандитов, разрушивших путевое хозяйство.
— Ну и ну! — Кузьмич грудью навалился на стол, будто хотел получше разглядеть Сашу. — Вот так известие! Что ты обо всем этом думаешь?
— Пока ничего не думаю, — сказала Саша.
— Может, вызвать Лелеку, поговорить?..
— А зачем? Я бы не беспокоила человека. Особенно если к нему нет претензий по службе.
— Претензий пока нет… Впрочем, ты права. Скоро все прояснится.
— Каким образом?
— Вчера из Харькова вернулся один наш работник. Только что доложил: проходил мимо госпиталя, а в больничном саду в халате и шлепанцах разгуливает… Захар Пожидаев.
— Вот так удача! Это и есть новость, которую вы хотели сообщить?
Кузьмич кивнул.
— Надо немедленно телеграфировать ему, — сказала Саша. — Пусть сообщит, с кем уходил из города, как все было.
— Погоди. Пожидаев, когда с ним говорил сотрудник, доживал в госпитале последние дни. Сказал, что, выписавшись, направится сюда. Так что наберись терпения. Теперь не долго ждать.
— Кому в управлении известно, что Пожидаева обнаружили?
— Председатель знает, я осведомлен, теперь и ты.
— А где тот сотрудник?
— Предупрежден, чтобы помалкивал о своей встрече в Харькове.
Зазвонил телефон. Кузьмич взял трубку, с минуту слушал.
— Тебя, — сказал он Саше. — Звонят из комендатуры. Какой-то человек просится к барышне, которая позавчера ехала на линейке по степи в сопровождении красноармейцев. Какой-то бородач, по виду крестьянин.