Долго и счастливо?
Шрифт:
Лебедь оборачивается, смерив меня внимательным взглядом, а потом разбегается, шлепая по воде лапами, и медленно, неуклюже взлетает в воздух, расправляя белые крылья. Я отвлекаюсь, любуясь красотой его полета.
Ах, Вилли, мы встретились, когда были детьми, и мечты нас сблизили. А потом я стала старше, и пусть это был не планомерный процесс, а скачок длиной в полтора года, я изменилась. Мои взгляды на жизнь, на людей, на себя – все прошло через деформации. Может, я и утратила «полетность», зато приобрела что-то несравнимо большее.
Вилли, я хотела тебя любить и научилась это делать. Я в нас верила. Я думаю, что если бы и ты поверил в нас, у нас бы все получилось. Но Франческа
Я вас прощаю, слышите? Вы - дети, инфантильность – ваша природа, вы просто не можете иначе. Ребенок строит замок из песка, а потом топчет его ногой. Ребенок отрывает бабочкам крылья, чтобы посмотреть на извивающегося червячка; привязывает к лапке майского жука нитку и таскает его везде за собой, как на поводочке. В детях нет зла, есть лишь незнание. И на них бесполезно сердиться.
Я прощаю вас и прощаю себя. Я отпускаю ситуацию. Я отпускаю.
– Лиззи! Лиззи!.. Вот ты где! Зачем отключать телефон?!
Саймон, пыхтя, взбирается вверх по холму, его пухлые щеки розовеют, концы кашне развеваются по ветру.
– Саймон? Что ты здесь делаешь? Как ты нашел меня?
– Лиззи, не стой там, беги сюда, у меня для тебя новость! Скорее! Шарлотта сказала, где тебя искать.
– Что стряслось? Что-то с мамой? – я взволнованно сбегаю вниз и, поскользнувшись, чуть не лечу лицом в грязь.
– Осторожно! С мамой все хорошо. Пойдем скорее, по дороге расскажу, - отрывисто командует он, устремляясь обратно, к выходу из парка.
– Времени мало.
Концы его брючин покрыты коричневой коркой, дорогие туфли тоже выглядят не лучшим образом.
– Я прямо из офиса. Я тут такое накопал на Скварчалупи, у меня глаза на лоб чуть не вылезли. Твой телефон в отключке, дома никого нет, на фабрике эта чванливая секретарша убеждает меня перезвонить позже, я уже сам был готов туда ехать спасать твоего непутевого мужа, когда Шарлотта сказала, что ты здесь.
– Спасать?!
– Так, слушай меня, все вопросы после. Во-первых, не волнуйся, все хорошо, даже лучше, чем хорошо. Во-вторых, не перебивай. Как только ты упомянула об интересе Скварчалупи к фабрике, я сразу почуял неладное. У меня нюх на такие вещи! Это профессиональное. Ну я и начал изучать ее биографию, а концы были спрятаны в воду, хочу я сказать, она хорошо поработала. А сегодня я наконец сложил два и два, когда узнал, кем был отец Скварчалупи. Энрико Труффальдино!
– Труффальдино? Как из «Слуги двух господ»?
– Лиззи, ты издеваешься надо мной? Знаменитый итальянский шоколатье, который покончил с собой, когда его фабрика разорилась. А знаешь, когда это произошло? Когда начался экспорт сладостей Вонки в Италию. Раньше Труффальдино конкурировал с Империей и еще мог как-то выживать, но потом и Империя и фабрика Вонки начали производить конфеты по оригинальной рецептуре Труффальдино и продавать по грошовым ценам. Откуда произошла утечка и был ли между магнатами альянс, сложно сказать. Теперь уже не важно. Труффальдино был психически нестабилен, что, кстати, и унаследовала Франческа (я добыл ее медицинскую карту), и как только прогорел, пустил себе пулю в лоб. А дочурка-то папочку обожала… Загремела в лечебницу с неврозом навязчивых состояний. Очень интересное заведеньице, кстати, в девственных
– Франческа быстро смекнула, как ей вырваться и что делать дальше. Никто ведь голову на мысли не просканирует, а говорить можно все что угодно, если смекалки хватает. Ей хватило. Интеллект бы ее, да в мирное русло, да что теперь уж… Короче, не нужна ей была Империя. И деньги не нужны. Ей, недолеченной, нужно было отомстить Моретти. Так что пусть это и не доказано, но я убежден не только в том, что к его смерти она приложила руку, но и в том, что смерть Моретти – изначально была ее единственной целью. Поняла, Лиззи? Следишь за логикой? Возьми в бардачке папку и пролистай. Это то, что мои ребята нарыли, там компромата хватит, чтобы ее утащить на дно. И не смей волноваться сейчас, Лиззи! Пока фабрика не поделена между Вонкой и Скварчалупи, Вонка твой в безопасности.
– Но… но сегодня… сегодня они как раз…
– Я знаю. Спокойно. Включи логику. Не станет она его убивать в день заключения контракта, выждет хотя бы пару месяцев, как было с Моретти… Я вот думаю, копов вызывать?
Выдержка Саймона, его спокойствие в критической ситуации и решительный тон не позволяют мне расклеиться. Он всегда был таким: стойким и мужественным, способным собраться в момент, когда другие поддаются панике. Жаль, что хотя он и был моим отчимом, он не смог научить меня этим качествам.
– Нет, не надо, - я мотаю головой, сглотнув слюну и наблюдая быстро сменяющийся унылый городской пейзаж за стеклом. – Я возьму твой телефон?
Трясущимися руками я набираю номер, и когда в трубке раздается знакомый деловитый голос Дорис, сердце выпрыгивает из груди.
– Шоколадная фабрика Вилли Вонки. Дорис у аппарата. Говорите.
– Д-дорис, - губы не слушаются, голос дребезжит, как у сломанной куклы. – Дорис, это Элизабет. Соедини меня, пожалуйста, с мистером Вонкой. Срочно.
– Сожалею, - тоном автоответчика чеканит она, – в данный момент мистер Вонка не может подойти к телефону. Перезвоните позже, - и кладет трубку, не дождавшись моих возражений.
– Через эту стену не пробиться, - хмыкает Саймон. – Придется идти на штурм.
Не слушая его, я звоню снова.
– Шоколадная фабрика Вилли Вонки. Дорис у аппарата. Говорите.
– Дорис, это снова я - подожди, не вешай трубку! Это вопрос жизни и смерти, он подождать не может! Очень прошу тебя, найди мистера Вонку: он в серьезной опасности.
Короткое замешательство на том конце провода вселяет в меня надежду, но Дорис быстро обрубает ее очередью резких слов:
– Сожалею, в данный момент мистер Вонка не может подойти к телефону. Перезвоните позже.
– Что я говорил? – Саймон тормозит машину у ворот фабрики. – Мне пойти с тобой?
– Нет. Я справлюсь.
– Как скажешь. Но будь осторожна, Лиззи, ладно? Пожалуйста, будь осторожна, - напоследок напутствует он, совсем как когда-то, чуть больше года назад, когда я готовилась нанести свой второй визит Бакетам. Саймон тогда не доверял шоколадному магнату и сходил с ума от волнения. Наверное, сейчас, глядя на мой округлившийся живот и заплаканные глаза, он до смерти жалеет, что не встал в позу и не запретил мне и близко подходить к фабрике. Как и большинство родителей в похожих случаях, он винит себя, не понимая, что меня бы не остановил его запрет.