Долгорукова
Шрифт:
— Отвратительные? Но ведь это правда, Сашенька. Разве можно пенять людям, что они передают правду?
— Если эта правда наносит ущерб репутации Государя... Или близких ему людей... Она перестаёт быть таковой и становится клеветой. Что должно повлечь за собой безусловное наказание.
— Я ведь говорила, что это все узнают, что мы не мещане какие-нибудь, что мы слишком на виду...
— Я не пущу тебя. Я буду говорить с твоим братом.
— Нет, умоляю. Это поставит вас обоих в такое положение... Прошу тебя,
— Это Михаил Михайлович так считает?
— Жена его.
— Как она пошла. Она итальянка? — Катя кивнула. — Ну что ж от них требовать. Я объявлю Италии войну, и тебя сразу оттуда вышлют как иностранку.
— Как ты можешь шутить.
— Шутка — защита от отчаяния. Я в отчаянии. Я только обрёл тебя и опять теряю. Как надолго вы едете?
— Не знаю. Несколько месяцев, должно быть.
— Сейчас декабрь. До весны? Я не выдержу. Нет, я положительно расстрою эту поездку.
— Саша... Государь мой, — она обняла его. — А может, это к лучшему? Разлука. Проверить себя.
— Это тебе, милая, может, надо проверять себя, — по-детски обиженно сказал император. — А мне не надо.
— Ты будешь ждать меня. Писать письма. Будешь писать? Мы никогда ещё не переписывались. И вообще мне никто ещё не писал писем.
— Господи, ты совсем как ребёнок. А впрочем, почему — как. — Он погладил её по голове как маленькую. — Ладно, попробуем в плохом увидеть хорошее. Ты ведь никогда не была в Италии?
— Я нигде ещё не была, Саша.
— Будешь, мой ангел, везде будешь. Дай только срок. Я покажу тебе Европу. А покамест... ну что ж, начнёшь с Италии. Но если тебе там не понравится или будешь сильно скучать, ты напиши только, и я тотчас же выкраду тебя из-под ига твоих родных.
— Выкрадешь?
— Определённо.
— Сам?
— Зачем сам? У меня для этого есть Третье отделение моей канцелярии.
Александр принимал Горчакова.
— ...Таким образом, Ваше величество, столкновение Германии и Франции делается в высшей степени вероятным. И Люксембург...
— А что Италия? — вдруг перебил его Александр.
— Италия? — Горчаков был сбит с толку.
— Что происходит в Италии?
— Ничего, что могло бы показаться важным Вашему величеству.
— Ты уверен?
— Во всяком случае, наш посол ничего мне не сообщал. А у Вашего величества есть другие сведения?
— Может быть, может быть, — сказал Александр рассеянно. — А скажи, мы не получали от итальянского короля приглашения к официальному визиту?
— Нет, Ваше величество, насколько
— Нет, Александр Михайлович, это я к слову, не придавай значения. Просто давно не был в Италии. Там сейчас тепло, а у нас вон стужа да ветер. — Александр поглядел в окно, сказал задумчиво: — Легко, должно быть, править народом, который все двенадцать месяцев живёт под солнцем. Не то, что у нас...
Кстати, если уж зашла речь о визитах, хочу почтительно напомнить Вашему величеству, что мы должны были ответить Парижу на его многократные приглашения Вашему величеству в связи с открытием всемирной выставки. Если Ваше величество не изменил своего намерения отказаться от поездки, я бы подготовил письмо...
— Постой, постой, — Александр вдруг оживился. — Когда открывается выставка?
— В мае, Ваше величество.
— В мае? — Александр забарабанил пальцами, что-то прикидывая. — Знаешь, Александр Михайлович, погоди отвечать. Может, я и выберу время. Я должен подумать.
— Хорошо, Ваше величество. Я только хотел бы напомнить, что обстановка сейчас не очень благоприятствует визиту. Учитывая события в Польше. В Париже много польских эмигрантов, да и французская публика, по нашим сведениям, настроена весьма сочувственно к Полонии. Я полагал бы отложить этот визит до более благоприятной и безопасной обстановки.
— Князь, ты сам только что говорил о зреющем конфликте между Францией и Германией. Говорил? Но ты же прекрасно знаешь, что Вильгельм мой дядя, а Наполеон — мой друг. Поэтому кто же, как не Россия, может выступить буфером между ними.
— Это верно, но я сейчас имею в виду прежде всего личную безопасность Вашего величества. После покушения Каракозова...
— Вот именно, князь, — перебил его Александр, — вот именно. Он же здесь стрелял, а не в Париже. И оказался не поляком, а русским. Так что я не исключаю своего визита в Париж.
Александр, склонившись над столом, писал письмо.
«...А теперь самое главное, свет мой. Ты писала, что вы собираетесь в Париж. Так вот, хочу обрадовать тебя, вернее, я надеюсь, что это тебя обрадует: я еду туда же в эти же дни с официальным визитом. Сообщи мне, ангел мой, в какой гостинице вы остановитесь, и я сразу же свяжусь с тобой...»
Раздался стук в дверь, вошёл адъютант.
— Ваше императорское величество, министр внутренних дел.
— Кто? А-а... Да, да, сейчас...
Александр дописал несколько слов, вложил письмо в конверт и сказал, меняя улыбчивое выражение лица на строго официальное: