Долина лошадей
Шрифт:
Они могли разговаривать, могли молчать, но он находился рядом, и Эйла еще раз ощутила, как сильно истосковалась по людям.
Потом между ними разгорелся небольшой спор. В этом не было ничего страшного. Ей хотелось насобирать еще зерна, а Джондалар настаивал на том, чтобы закончить работу, поскольку вода в бурдюке иссякла. Но затем она принесла еще воды, сходив к реке, а когда выяснилось, что Джондалару хотелось бы прокатиться верхом на Уинни, она подумала, что это поможет ей удержать его при себе. Джондалар хорошо относился к жеребенку, и, если ему понравится ездить верхом, возможно, он останется
После этого настроение у них резко поднялось, и они долго дружно заливались хохотом. Она не смеялась так с тех самых пор, как Вэбхья покинул ее. У Джондалара замечательный смех. Когда слушаешь его, на душе становится теплее.
«Потом он прикоснулся ко мне, – подумала Эйла. – Ни один из мужчин Клана не прикасался так к женщине, по крайней мере находясь за пределами своего очага. Хотя кто знает, что происходит между ними ночью, когда они лежат рядом, укрывшись шкурами. Возможно, они ведут себя так же, как Джондалар. Интересно, люди из племени Других часто прикасаются вот так друг к другу, не прячась у своего очага? Мне было так приятно, когда он притронулся ко мне. Почему же он убежал?»
Когда он сам утолил желание, Эйле захотелось умереть, ей было горько сознавать, что она самая уродливая женщина на свете. Но по возвращении в пещеру Джондалар сказал, что считает ее желанной. Просто он думал, что кажется ей непривлекательным. Тогда она чуть не расплакалась от счастья. Он так смотрел на нее, что она начала ощущать прилив тепла во всем теле, и у нее возникло щемящее, восхитительное чувство. Он ужасно рассердился, когда она рассказала ему про Бруда, и тогда она совсем было поверила, что нравится ему, и подумала: может быть, в следующий раз, когда у него появится желание…
Но она никогда не позабудет, с каким омерзением он взглянул на нее потом, как содрогнулся и попятился, словно увидел кусок гниющей падали.
«Айза и Креб не звери! Они люди. Люди, которые любили меня и заботились обо мне. Почему он их ненавидит? Эта земля издавна принадлежала им. Его сородичи… мои сородичи появились куда позже. Неужели все мои соплеменники думают так же, как он?
Я рада, что Дарк остался жить среди людей Клана. Пусть некоторые считают его уродом, пусть Бруд ненавидит его за то, что он мой сын, но никто не назовет моего ребенка зверем… мерзкой тварью. Да, именно так он и сказал, и нет нужды объяснять, что это значит».
Из глаз у нее опять хлынули слезы. «Мой сын, мой мальчик… Он не урод, он здоровенький и сильный. И он вовсе не зверь и не какая-нибудь тварь.
Как все могло так быстро измениться? Джондалар смотрел на меня, и его синие глаза светились таким теплом… Потом он резко отшатнулся, как будто обжегся, как будто я – один из злых духов, чьи имена известны лишь мог-урам. Это было куда страшней, чем когда люди из Клана прокляли меня. Они просто отвернулись и перестали меня видеть, считая, что я уже мертва и для меня больше нет места в этом мире. Но они не смотрели на меня с таким отвращением, будто я – не я, а мерзкая тварь».
Солнце клонилось к закату, и на нее пахнуло холодком. По ночам в степях бывало холодно, даже посреди жаркого лета. Эйла, одетая лишь в свою летнюю шкуру, поежилась. «Если бы я сообразила прихватить с собой палатку и меховую шкуру… Хотя нет, Уинни надо вернуться к жеребенку и покормить его».
Эйла поднялась на ноги. Уинни перестала щипать сочную травку, вскинула голову и затрусила к ней, вспугнув по дороге пару куропаток. Действуя чисто инстинктивно, Эйла вытащила из-за пояса пращу и подобрала с земли несколько камней. Птицы едва успели взмыть в воздух, как одна из них тут же рухнула вниз, а следом за ней и вторая. Эйла подобрала куропаток и принялась искать в траве гнезда, но вдруг остановилась.
«Зачем мне яйца? Неужели я стану угощать Джондалара любимым блюдом Креба? Я вообще не обязана готовить ему еду, и уж тем более ту, которую так любил Креб». Но, заметив гнездо – небольшую выемку в твердой земле и лежащие в нем семь яиц, – она пожала плечами и осторожно собрала их.
Она положила яйца рядом с куропатками на берегу реки, а затем нарвала длинных стеблей тростника. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы соорудить корзинку, – она понадобится лишь для того, чтобы донести яйца до пещеры, а потом ее можно будет выбросить. Взяв еще несколько стеблей, она связала вместе куропаток, заметив, что у тех уже начали отрастать на зиму густые перья.
Зима. Эйла поежилась. Ей не хотелось думать о темном, холодном времени года. Но зима, так или иначе, постоянно присутствовала в ее мыслях. И лето – единственное время, когда можно подготовиться к зиме.
Джондалар скоро покинет ее! Она нисколько в этом не сомневалась. Как глупо было надеяться на то, что он захочет остаться в долине. С какой стати ему жить здесь? Разве она сама не отправилась бы к своим сородичам, если бы они у нее были? «После его ухода мне станет еще тяжелей, чем прежде… и даже если бы он не посмотрел на меня с таким отвращением, мне все равно пришлось бы нелегко».
– И зачем он только сюда явился?
Эйла вздрогнула, услышав собственный голос. У нее не было привычки разговаривать вслух с самой собой. «Но я научилась разговаривать. Джондалар помог мне хоть в этом. И теперь, если мне повстречаются люди, я смогу поговорить с ними. И я знаю, что они живут в краях, расположенных на западе. Айза не ошиблась, на свете много людей, много Других».
Она перекинула связанных за ноги куропаток через спину Уинни и поставила перед собой корзинку с яйцами. «Я родилась на свет среди Других… Айза сказала, что мне нужно найти себе пару. Я думала, мой тотем прислал ко мне Джондалара, но разве мужчина, предназначенный мне духами, стал бы смотреть на меня с таким презрением?»
– И как он только посмел так взглянуть на меня? – вскричала Эйла, содрогаясь от рыданий. – О Пещерный Лев, я больше не хочу жить в одиночестве!
Эйла сгорбилась, продолжая плакать. Она даже не пыталась управлять Уинни, но лошадка хорошо знала дорогу. Через некоторое время Эйла выпрямилась. «Никто не заставляет меня жить здесь. Мне давно уже следовало отправиться дальше. Теперь я могу разговаривать…»
– …И я сумею объяснить Другим, что Уинни не из тех лошадей, на которых охотятся, – снова заговорила она вслух. – Я хорошенько подготовлюсь и следующей весной покину эти места. – Эйла поняла, что больше не станет тянуть с этим.