Шрифт:
Княжество Бейское омывалось с трёх сторон морем Зеркальным, а четвёртой стороной было повёрнуто к Бескрайнему океану. По широкой песчаной косе, что соединяла Бейское с соседним княжеством Оранским, бесконечно двигались подводы, гружёные разными товарами. Ехать из одного конца в другой приходилось по несколько дней, оттого от мены скоропортящимися продуктами пришлось отказаться. В основном торговали разноцветными тканями, душистыми специями и разнообразными фруктами, которые созревали под лучами благодатного солнца круглый год.
Правил в Бейском Князь Парион восьмой. Правил справедливо и не щадя живота своего для службы народу. Раз в год устраивался в княжестве великий праздник, когда съезжались в Бейское почти все люди из двух соседних поселений, а это ни много ни мало, а несколько тысячей тысяч человек! Собирались они на
И не было бы правление Париона восьмого таким безоблачным, если бы не магнарий Лий двенадцатый, который был у Князя кем-то вроде советника и правой руки. Подчас и решений государственной важности Парион не принимал, если рядом не оказывалось Лия. Лий, высокий статный мужчина с окладистой бородой, выслушивал все тревоги Князя, ненадолго задумывался и советовал Париону как лучше поступить. За то уважали Лия все жители Бейского и не представляли правления Князя без дельных советов магнария.
В доме же магнария Лия двенадцатого поселилось горе. С его единственным сыном Гейлом, которому надлежало стать магнарием тринадцатым, приключилась хворь. Раз в полгода Гейл метался по постели как в лихорадке, нутро его горело огнём, а по всему телу выступала сыпь. Впрочем, сыпью это было можно назвать только применив очень бурную фантазию. Высыпания больше походили на чешую, которая покрывала не только тело, но и всё лицо. Кожа Гейла горела, пальцы, меж которых появлялись перепонки, вцеплялись в простыню и разрывали её в клочья отросшими на концах длинными и острыми когтями. Изо рта вырывались клубы дыма, а один раз на подушке даже осталось пятно, будто служанка случайно сожгла наволочку утюгом.
Приглашённые почти со всех сторон света целители только разводили руками, выписывая то лавандовые примочки, то мази на яйцебороздном порошке, но Гейлу от них становилось только хуже. Проходило время, мучительные ночи ожидания у постели больного оканчивались, чтобы позже, ровнёхонько через полгода, повториться снова. Болезнь усугублялась с каждым приступом, и не видно было этой хвори ни конца, ни краю.
В ту ночь возле постели Гейла, который затих и беспокойно спал, отвернувшись к стене, дежурила маленькая Санта. Маленькой её называли все в доме, но на самом деле девушке было уже двадцать два года, и была она на четыре года старше своего брата Гейла. Какая-то непонятная болезнь настигла её, когда Санте было шесть лет, и с тех пор она больше не росла, только менялась, став сначала девушкой, а после женщиной. Ноги и руки её были хрупкими и тонкими, она то и дело падала, и порой падения заканчивались переломами. Тогда Гейл осторожно, чтобы ещё больше не навредить маленькой Санте, брал её на руки и целыми днями носил по улице, чтобы сестра не скучала в одиночестве дома. Санта была похожа на куклу, тонкие черты её лица были привлекательными и приятными, а волосы золотого цвета обрамляли нежную кожу лба и щёк.
Санта с трудом подтащила к кровати Гейла стул и с величайшей осторожностью залезла на него, устраиваясь на сидении и тихонько вздыхая. Маленькое сердечко девушки было полно переживаний за брата, и тем горше становилось Санте, чем явственнее она осознавала, что ничем не сможет помочь Гейлу. Вот и сейчас, шумно вздохнув, девушка быстро стёрла с лица сбежавшую слезинку и принялась размышлять о том, как же помочь брату. Она перечитала почти все книги-травники, которые были дома, порой украдкой выходила из дому и шла к опушке леса, чтобы насобирать там целебных растений и сделать для Гейла лекарство. Но пока ни один из испытанных ею способов не помог. У Санты даже появилась мысль улучить момент и сходить на другой конец города к старой ведунье, которая жила на самом отшибе. Наверняка старуха должна была знать, чем снять это проклятие. А ведь иначе и не назовёшь! Была бы это хворь, давным-давно бы Гейла вылечили, и был бы он, как и раньше, здоров.
В коридоре скрипнула половица, и Санта ойкнула, спрыгивая со стула и пребольно ушибив при этом ногу. Находиться наедине с братом в то время, когда у него случался приступ, ей было строго-настрого запрещено. Девчушка метнулась за тяжёлую бархатную штору, закрывающую окно от назойливого серебристого света луны и притаилась за ней, выглядывая в крошечный просвет, оставшийся между двумя неплотно прилегающими друг к другу портьерами. Затаив дыхание, она принялась наблюдать за тем, кто пришёл навестить Гейла в столь поздний час. Приступ брата как раз достиг апогея, кожа на его теле была сплошь покрыта янтарной чешуёй, а на руках и ногах отросли острые когти. В это время он в основном спал, словно куколка, которой надлежало вот-вот превратиться в красивую бабочку. Обычно дежурство в такие ночи отменялось, отец и мать заметно успокаивались, зная, что скоро Гейл снова станет обычным, и предпочитали ночевать в своих постелях. Для Санты наступало самое благословенное время, когда она могла тайком выбраться из своей комнаты и провести наедине с братом все те ночные часы, когда Гейла оставляли одного. И вот теперь кто-то нарушил это уединение и пришёл в спальню.
Санта выдохнула – это были всего лишь её отец и дядя Рид, который в этот поздний час был одет по-дорожному.
– В Роамских горах сам чёрт ногу сломит, не выбраться ему будет оттуда, – послышался шёпот дяди Рида, и Санта даже перестала дышать, прислушиваясь.
– То и требуется, – отец махнул рукой в сторону двери, и двое слуг внесли в спальню носилки. – Нет у нас иного выбора.
Санта нахмурилась, глядя на то, как отец и дядя при помощи слуг поднимают беспомощного Гейла и перекладывают его на носилки. Может быть, отец нашёл какой-то способ вылечить брата и теперь собирался доставить Гейла к целителю?
– Тяжеленный какой! Пудов десять, не меньше, – крякнул Рид, поднимая носилки с устроенным на них парнем, который дёрнулся во сне, словно пытаясь прогнать муху, севшую на лицо. В комнате раздался скрежет, когда коготь на его руке прошёлся по пластине чешуи.
– Давай неси, времени мало, – скомандовал отец, тоже держащий носилки с одного края. – Не забудь ему еды там оставить и оружие, чтобы он после охотиться смог.
Санта ничего не понимала в происходящем, лишь только чувствовала, что творится что-то неправильное, и оттого душа её пылала от неясной тревоги. Она замерла, стараясь не дышать, чтобы её не обнаружили, и принялась следить за тем, как Гейла осторожно уносят из комнаты. Через некоторое время дверь в спальню захлопнулась, оставляя внутри пленницу. Пленницу страха за брата и ужаса от того, что с Гейлом может что-то случиться. Санта чутко прислушивалась ко всем звукам, что казались ей сейчас слишком громкими, несмотря на то, что в ушах её стучала кровь. Вот скрип на лестнице и покряхтывание дяди Рида. Значит, Гейла несут вниз… Вот чертыхание отца, после того, как что-то звякнуло и упало на пол… Дверь захлопнулась, и Санта крепко смежила веки. Раз, два, три… Стук сердца не утихал, даже когда девушка осторожно выскользнула из комнаты и замерла в коридоре, вертя головой и раздумывая, куда направиться дальше. Пробраться в спальню родителей и подслушать, о чём они будут говорить? Слишком рискованно, но Санта была готова и на это, лишь бы не мучиться неизвестностью и, в случае чего, броситься на помощь Гейлу. Нахмурив брови и закусив нижнюю губу, девушка приложила палец к губам, решая и решаясь. Через несколько мгновений она направлялась в сторону спальни родителей.
– Сердце моё разрывается, – послышался шёпот матери, и Санта приложила ладонь ко рту, чтобы не выдать себя сорвавшимся с губ горестным всхлипом. – Как наш мальчик там будет? Как?
– Ну-ну, будет! Ты помнишь, что стало с Лероем? Проклятие, страшное проклятие! Не избежал его наш род снова, видимо, нести нам этот крест до конца наших дней.
– Мы могли бы скрывать Гейла! Как то было с Лероем. Помнишь, ведь никто не знал о нём, пока он… Пока он с ума не сошёл от своих исследований, – в голосе матери слышался неподдельный страх пополам с благоговением.