Долина пламени
Шрифт:
— Он — бог, Юранн, — сказал Дарум, обращаясь к женщине и указывая на Рафта. — Он был здесь в самом начале, и сейчас, в самом конце, пришел снова. С тех пор как он впервые увидел Паитити, на свет появился новый род, и тень, которую отбрасывает Пламя на все живое, приблизилась к этому роду.
Зазвучала флейта — она вздыхала о наступающей тьме, о туче, которая стремительно застилала эту землю.
— Но есть и другие тени, — прошептал царь. — Ты знаешь, Юранн, была женщина, чья красота ослепляла, как огонь, и пьянила, как вино. Она сводила с ума. Я это знаю.
Страх медленно сжимал сердце Рафта. Музыка звучала мучительно, жутко, из мрака выступали мягкие линии женской фигуры, округлые плечи — и тонкие пальцы Юранн, казалось, перебирали плачущие струны.
— Огонь разгорался, — тихо продолжал царь. — В Паитити не было женщины красивее ее. Деревья склонялись перед ней, когда она танцевала. На ее улыбку отвечали камни.
Неожиданно в этой песне без слов зазвучала надежда, и мрак комнаты словно рассеялся, и вокруг зашумел наполненный весенним солнцем зеленый лес. И послышался смех, и ярко зареяли боевые знамена, и раздался звон клинков. И зазвучал мягкий, веселый танец.
Но раздался низкий голос царя, и музыка перешла на шепот.
— Был мужчина, который любил эту женщину и думал, что она принадлежит ему. А она смеялась. Смеялась — потому что знала о власти не меньше, чем о красоте. Ее опьяняла мысль о господстве над Паитити, о господстве над мужчиной, который властвовал.
В песне послышалось торжество победы. В темноте нежно светились женские руки.
— И тогда ее взгляд упал на другого, который не был царем. Она знала — любой мужчина рядом с ней мог повелевать Вселенной и сравниться с самим богом. И это было так! И если в ее объятиях была смерть, то смерть эта была как сладкий яд.
Звонкий издевательский смех слился в музыке с потаенной грустью.
— Она была коварной, — проговорил царь, и в застывшем воздухе эти слова упали тяжело, как камни. — И губы ее были коварны… И белое тело Юранн томилось в ожидании…
Песня почти стихла.
— Это было давно. Очень давно. Теперь уже в ней нет коварства. И царь забыл свою печаль. Перед ним танцуют девушки. Они просят его любви, но ему нечего им дать. Он отдал свою любовь Юранн, самой красивой женщине на свете, и она… она любит его теперь.
И тихо, нежно, покорно заиграла флейта.
— Но царь сошел с ума, — продолжал спокойный, ровный голос, и музыка вновь смолкла. — Был страшный час, когда безумие вселилось в него. Этот час, Юранн, всегда будет с ним и любовь, и безумие следуют за ним неотступно.
Наступила долгая тишина, в которой угадывалась лишь слабая вибрация от водопада, и в ее железной хватке подрагивало все здание замка.
— Мы с Юранн говорим о том, что уже забыто, и о том, чего не забыть, — произнес наконец царь. — Теперь ее язык — музыка, — голос царя неожиданно изменился. — Паитити умрет, но Юранн не должна умереть. И я думаю, что ответ в твоих руках, Крэддок. Но позволю ли я тебе открыть эту тайну — пока не знаю. Сначала нам надо поговорить. У меня к тебе много вопросов.
Рафт облизнул пересохшие губы и заговорил:
— Для начала нужно решить один вопрос.
— Какой? — спросил царь.
— Я не Крэддок.
Глаза внимательно смотрели на него, но Рафт уже все решил и отступать ему было некуда.
— Я пытался сказать об этом твоему воину, Ванну, но он мне не поверил. Не знаю, какую историю выдумал Паррор, но думаю, что очень неплохую. Дело в том, что Крэддок — его пленник и находится сейчас в его замке. А я пришел сюда, чтобы спасти Дэна Крэддока, и зовут меня Брайан Рафт.
— Я не верю этому.
— Зачем мне лгать? — спросил Рафт. — Какая мне от этого польза?
— У тебя может быть много причин. Но Паррор тоже умен, и если ему надо выиграть время — он пойдет и на обман.
— Девушка в замке Паррора, Джанисса, знает, кто я.
— Но скажет ли Джанисса правду? — спросил Дарум. — Она переменчива, как ветер. Расскажи мне свою историю. Я не знаю, чего в ней будет больше — правды или лжи, но я выслушаю ее.
Рафт начал рассказывать. Он старался изложить свои мысли как можно точнее, но красноватый сумрак комнаты действовал на него странным образом, и он с трудом подбирал слова. Когда Рафт закончил свой рассказ, сверкающие глаза царя были полузакрыты.
— Иди, — сказал Дарум.
Но Рафт медлил, и тогда царь своим низким голосом повторил приказ:
— Иди, я сказал. Мы еще будем говорить с тобой, а сейчас мне надо проверить все, что ты рассказал мне.
Рафт встал. Наполовину скрытая мраком женская фигура у ног Дарума шевельнулась, и вновь зазвучала волшебная, завораживающая музыка — ласкающая, влекущая и печальная.
Глаза царя следили за Рафтом.
Неуверенно ступая, Рафт направился к выходу. Бархатная портьера задела его по лицу, он поднял ее и шагнул под мягкий покров. Позади ярко блеснул свет. Музыка стала громче, пронзительнее, и Рафт обернулся.
На возвышении, похожем на помост для царского трона, среди разбросанных подушек стоял Дарум. Он наклонил голову и смотрел вниз на распростершуюся у его ног фигуру. Рафт понял, что не ошибался в своих догадках, — он увидел удивительные, молочной белизны руки и красивое, наполовину скрытое от его глаз тело. Но лицо Юранн было открыто.
И это лицо было сам ужас!
Помимо его воли в памяти Рафта всплыла та страшная рукавица с когтями, которую он видел на руке царя. Что-то страшное, жестокое, безумное изуродовало лицо Юранн, оставив нетронутой красоту ее божественного тела.
Царь поднял глаза, и его взгляд встретился со взглядом Рафта.
Рафт отступил в глубь прохода, и портьера упала.
ГЛАВА VII
Пламя страха
По его часам прошло только несколько минут, но Рафт знал, что со времени его встречи с царем Паитити прошло уже несколько часов. Он снова был у себя в комнате. Оставленный один на один со своими мыслями, которые непрерывно заводили его в тупик, Рафт нетерпеливо ждал. Разгадать, как открывается дверь, он не мог, а Ванн проводил его обратно и больше не появлялся. С балкона был виден лишь поток воды, лениво сползающий в пропасть.