Доллары за убийство Долли [Сборник]
Шрифт:
Вот тогда-то допрашиваемому и показали темно-синий костюм, извлеченный из его шкафа.
— А что это такое?
— Этот костюм мне не принадлежит.
— Каким же образом он очутился в вашем шкафу?
— Этого костюма я никогда не видел. Его могли подбросить в мое отсутствие. Ведь я сижу здесь уже шесть часов.
— Попрошу вас примерить пиджак.
Пиджак оказался Стевельсу впору.
— Взгляните на эти пятна. Они, правда, похожи на ржавчину, но это кровь. Причем человеческая кровь, как утверждают судебные эксперты. Кто-то безуспешно пытался удалить
— Мне неведомо, что это за костюм, откуда он взялся.
— Торговка зонтиками госпожа Ранее говорит, что часто видела вас в синем костюме, особенно по пятницам, когда вы отправлялись в кино.
— У меня действительно был другой костюм, синий, но я от него избавился уже больше двух месяцев назад.
После допроса Мегрэ помрачнел. Он долго беседовал о чем-то со следователем Досеном, а потом оба отправились к прокурору, и тот дал ордер на арест Стевельса.
— Судебные эксперты пришли к единодушному согласию. Остальное — ваше дело, Мегрэ. Действуйте. Выпускать на свободу этого типа нельзя.
На следующий день на горизонте дела Стевельса возник адвокат Лиотар и с тех пор, словно сторожевой пес, по пятам ходил за Мегрэ.
Среди многочисленных газетных заголовков особо выделялся такой:
«ЧЕМОДАН-ПРИЗРАК».
Дело в том, что молодой Лапуэнт утверждал, будто, осматривая под видом работника службы санитарного контроля мастерскую Стевельса, он заметил рядом с рабочим столом переплетчика коричневый чемодан.
— Это был обычный дешевый чемодан. Я даже о него споткнулся и при этом слегка ушибся. Сразу я не сообразил, отчего почувствовал боль, но потом, отодвигая чемодан, понял, в чем дело: он был ужасно тяжелый.
Однако в пять часов пополудни, когда Люка производил обыск, чемодана уже не было. Вернее, чемодан-то был — и как раз дешевый коричневый, но Лапуэнт уверял, что чемодан не тот.
— Этот чемодан я брала с собой в Конкарно, — сказала Фернанда. — У нас не было никогда другого чемодана. Мы ведь не любители путешествовать.
Однако Лапуэнт упорствовал. Он божился, что это совсем другой чемодан, а тот, первый, был светлее, и ручка у него была обмотана шпагатом.
— Если бы я хотел починить чемодан, — возражал Стевельс, — я не стал бы пользоваться шпагатом. Поймите, я переплетчик, работа с кожей — моя профессия.
Вскоре Филипп Лиотар обратился за характеристикой Стевельса к библиофилам, которые подтвердили, что он один из лучших переплетчиков в Париже, а быть может, и самый лучший. Ведь ему доверяют тонкую работу, в частности реставрацию старинных фолиантов.
Словом, все свидетельствовало о том, что Стевельс — человек положительный, большую часть жизни проведший в своей мастерской. Безуспешно копалась полиция и в его прошлом, стремясь найти хоть какие-нибудь компрометирующие факты. Правда, никуда не денешь историю с Фернандой: Стевельс познакомился с ней, когда она занималась проституцией. Но ведь он помог ей это занятие бросить. С тех давних пор и о Фернанде не удалось обнаружить ничего предосудительного.
Уже четыре дня Торранс сидел в Конкарно. На
— Так называемой непогрешимостью комиссара Мегрэ мы сыты по горло, — заявил адвокат Лиотар одному из журналистов. И указал на историю с дополнительными выборами в третьем округе, которая вполне могла бы подтолкнуть кое-кого к развязыванию политического скандала. Следователю Досену тоже доставалось, и эти нападки, далеко не всегда деликатные, часто вгоняли его в краску.
— У вас пока нет никакой зацепки?
— Ищем. В этом деле заняты десять наших сотрудников, иногда подключается еще кое-кто. Работы у нас невпроворот, ведь некоторых свидетелей мы допрашивали по двадцать раз. Люка надеется найти портного, который сшил синий костюм.
В полицию, поскольку дело Стевельса получило широкую огласку, поступали ежедневно сотни писем. Почти все они наводили на ложный след и заставляли сыщиков терять массу времени. Тем не менее любые сведения тщательно проверялись. Выслушивали даже сумасшедших, которые уверяли, будто могут сообщить нечто важное.
Без десяти час Мегрэ вышел из автобуса на углу бульвара Вольтера и, по привычке бросив взгляд на окна своей квартиры, слегка удивился, увидев, что окно в столовой закрыто, хотя солнце светило вовсю. Тяжело ступая, он поднялся по лестнице, толкнул дверь, но та не отворилась. Обычно жена, переодеваясь, запирала дверь. Поэтому Мегрэ открыл ее своим ключом и, очутившись в облаке голубоватого дыма, кинулся на кухню, чтобы выключить газ. В кастрюльке чернела спекшаяся масса, некогда бывшая куриным рагу. Мегрэ открыл все окна, и, когда спустя полчаса явилась, запыхавшись, жена, она застала супруга жующим хлеб с сыром.
— Который час?
— Половина второго, — ответил он спокойно.
Ни разу в жизни Мегрэ не видел свою половину в таком состоянии. Губы у нее дрожали, шляпка сбилась набок.
— Пожалуйста, не смейся!
— А я и не смеюсь.
— И не брани меня. Я не могла поступить иначе. И вообще, хотела бы я видеть, что бы ты сделал на моем месте. Боже мой, подумать только — вместо обеда ты ешь хлеб с сыром!
— Что-то произошло у зубного врача?
— Да я там даже и не была. С одиннадцати часов я сидела в центре Антверпенского сквера и не могла двинуться с места.
— Тебе стало дурно?
— Разве мне когда-нибудь бывало дурно? Нет, это из-за малыша. Когда же он в конце концов начал плакать и топать ножками, я выглядела просто как похитительница детей.
— Какой малыш? Откуда взялся малыш?
— Я рассказывала тебе о даме в синем костюме и о ее ребенке, но ты меня никогда не слушаешь. Я имею в виду даму, с которой познакомилась на скамейке в сквере, пока ожидала своей очереди к врачу. Сегодня утром она внезапно убежала, попросив меня минутку присмотреть за ребенком.