Долорес Клейборн
Шрифт:
Я снова расплакалась, но теперь уже не так горько, как в первый раз, и уже не испытывала потребности прятать лицо под фартуком. А когда я перешла на всхлипывания, Вера попросила рассказать все от начала до конца, не опуская ни единой детали.
И я сделала это. Я ни за что не поверила бы, что могу хоть кому-нибудь рассказать об этом, и меньше всего Вере Донован, с ее деньгами и домом в Балтиморе, с ее любимчиком управляющим, главной обязанностью которого было водить ее машину, но я действительно рассказала ей, и я чувствовала, как исчезает тяжесть из моего сердца с каждым
— Поэтому я в затруднительном положении, — закончила я. — Я не могу придумать, что мне делать с этим сукиным сыном. Конечно, я могу забрать детей и зацепиться где-нибудь на материке — я никогда не боялась тяжелой работы, — но не в этом дело.
— А в чем же? — спросила Вера. Плед был уже почти довязан — ее пальцы работали быстрее обычного.
— Он едва не изнасиловал свою собственную дочь, — ответила я. — Но он до такой степени запугал ее, что она может никогда не оправиться от этого, и он сам назначил себе награду почти в триста долларов за свое отвратительное поведение. И я не хочу позволить ему продолжать в том же духе — вот в чем проблема.
— Неужели? — мягко произнесла Вера, ее спицы стучали, дождь барабанил по стеклу, а тени дрожали и извивались на ее щеках и лбу, как черные змеи. Глядя на нее, я вспомнила рассказанную мне бабушкой сказку о трех сестрах, живущих на небесах и плетущих наши жизни… одна прядет, другая держит, а третья перерезает нить, когда ей это взбредет в голову. Кажется, эту последнюю звали Атропос. Но даже если и не так, то все равно от этого имени у меня мурашки до сих пор бегают по спине.
— Да, — ответила я, — но будь я проклята, если я вижу способ поступить с ним так, как он того заслуживает.
Клик-клик-клик. Рядом с Верой стояла чашечка чая, и она надолго притихла, делая глоток за глотком. Вера посмотрела на меня так, будто собиралась просверлить меня насквозь.
— Но что хуже для тебя, Долорес? — произнесла она, наконец-то отставляя чашку и снова берясь за вязанье. — Так что, ты говоришь, для тебя хуже? Не для Селены, не для мальчиков, а для тебя?
Мне даже не нужно было думать над ответом.
— То, что этот сукин сын смеется надо мной, — сказала я. — Вот что для меня хуже всего. Иногда я вижу это по его лицу. Я никогда не говорила ему, но он знает, что я была в банке, и он отлично знает, что я там выяснила.
— Может быть, это только твое воображение, — заметила Вера.
— Ничего подобного, — возразила я. — Я чувствую это.
— Да, — сказала Вера, — очень важно то, что ты чувствуешь. Я согласна. Продолжай, Долорес.
«Что продолжать? — хотела было спросить я. — Это все». Но это было еще не все, потому что вдруг выскочило еще нечто — как чертик из табакерки.
— Он бы не стал смеяться, если бы знал, насколько близко к остановке были его часы несколько раз.
Вера молча посмотрела на меня, а извивающиеся тени скользили по ее лицу, и я снова вспомнила о трех сестрах, прядущих волшебную пряжу, особенно о той, в чьих руках были ножницы.
— Я боюсь, — произнесла я. — Не его, а себя. Если я как можно скорее не увезу от него детей, случится нечто непоправимое. Я знаю это. Внутри меня появилось нечто, и оно становится все хуже и хуже.
— Это глаз? — спокойно спросила Вера. О, какая дрожь пробила меня тогда! Как будто она отыскала окошко в моей голове и прочитала прямо в мои мысли, — Нечто похожее на глаз?
— Откуда вы знаете? — прошептала я, а руки мои покрылись пупырышками и начали дрожать.
— Я знаю, — ответила Вера и начала вязать новый ряд. — Я все об этом знаю, Долорес.
— Я убью его, если перестану быть очень осторожной. То, чего я боюсь. И тогда я смогу забыть об этих деньгах. Я смогу все и обо всем забыть.
— Чепуха, — возразила она, а спицы так и звякали в ее руках. — Мужья умирают каждый день, Долорес. Что ж, один из них умирает, возможно, именно в эту секунду, пока мы сидим здесь и болтаем. Они умирают и оставляют женам свои деньги. — Она закончила ряд и посмотрела на меня, но я все еще не могла понять выражение ее глаз из-за теней, оставляемых струйками дождя. Они извивались по ее лицу, напоминая змей. — Кому как не мне знать это, ведь так? — произнесла она. — В конце концов, посмотри, что произошло со мной.
Я не могла произнести ни слова. Язык у меня присох к небу, как муха к липкой ленте.
— Несчастный случай, — четким, учительским голосом произнесла она, — иногда лучший друг несчастной женщины.
— Что вы имеете в виду? — спросила я. Это был только шепот, но я удивляюсь, как вообще смогла выдавить из себя хоть что-то.
— Все что угодно, — ответила она. А потом Вера ухмыльнулась. Честно говоря, Энди, от этой ухмылки кровь застыла у меня в жилах. — Ты должна помнить одно — то, что твое — его, а что его — то твое. Если с ним произойдет несчастный случай, то деньги, лежащие в банке на его имя, станут твоими. Это закон нашей великой страны.
Ее глаза вперились в мои, на какую-то секунду тени исчезли, и я могла четко читать по ним. То, что я увидела в них, заставило меня быстро отвести взгляд. Снаружи Вера была холодна, как лед, но внутри нее температура, похоже, была намного выше; там было так же жарко, как в эпицентре лесного пожара, должна я вам сказать. Так горячо, что в эти глаза невозможно было смотреть дольше секунды, это уж точно.
— Закон — это великая вещь, Долорес, — произнесла Вера. — И если с плохим мужчиной случается плохой несчастный случай, иногда это может оказаться как нельзя кстати.
— Вы говорите… — начала было я. Я уже немного овладела своим голосом, но это был лишь негромкий шепот.
— Я ничего не говорю, — сказала она. В те дни, когда Вера считала, что проблема решена, она заканчивала разговор, как будто захлопывала книгу. Она положила вязанье в корзинку и встала. — Однако я скажу тебе, что эта кровать никогда не будет заправлена, пока ты сидишь на ней. Я спущусь вниз и приготовлю чай. Может быть, когда ты управишься здесь, то спустишься вниз и попробуешь кусочек яблочного пирога, который я привезла с материка. А если тебе повезет, то, возможно, я угощу тебя еще и ванильным мороженым.