Доля правды
Шрифт:
Он резко отвернулся от алтаря — не для того ведь пришел в собор, чтоб восхищаться второразрядным европейским искусством. Через главный неф, между скамьями, устремился в сторону хоров. Под люстрой попытался обойти мужчину, который размеренными движениями, напоминающими метроном, подметал пол.
— Не по мокрому, — предостерег мужчина.
Землистое лицо, невидящий взгляд, черная рубаха, застегнутая под самое горло. Зомби и алкаш в одном лице, то бишь настоящий католик, искрящийся радостью и счастьем, ибо Господь указал ему светлый путь в обитель блаженных. Шацкий, ни слова не говоря, отступил на шаг и по сухой полоске направился к боковому нефу. Шаги его заглушали ритмичное шорканье швабры, возобновившей свою деятельность.
Сомнений, где искать небезызвестный холст, не возникало. На западной стене, по обеим сторонам от входа в притвор висело четыре больших полотна. Два первых довольно натуралистично представляли резню — судя по внешности нападающих, какой-то монголо-татарский набег. На первой картине
49
Имеется в виду так называемый Шведский, или Кровавый, потоп (1655–1660) — вторжение шведов на польские земли.
Шацкий молился, не переставая ломать себе голову. С левой стороны к нему методически приближалось шорканье костельной уборки. На сей раз женщина. Она переставила ведро, принялась за мытье и дошла до ног Шацкого. Прервалась, взглянула на него выжидающе. Была в той же степени сияющей и преисполненной радостью веры, как и ее партнер; магазинчик с аксессуарами для самоубийц взял бы такую на работу без лишних слов. Прокурор сделал шаг назад и по узкой полоске сухого пола направился в сторону выхода — никакого смысла глазеть на малиновый «саван», прикрывающий злополучную картину, не представлялось. Правда, в качестве утешительной премии, чтобы никто не говорил, будто тут смотреть нечего, на «саван» нацепили портрет Иоанна Павла II.
Шацкий знал, что изображено на полотне, видел это в интернете. Карл де Прево, похоже, не принадлежал к знаменитым живописцам, но зато у него был большой заскок по части ужасов и талант художественного повествования в духе комиксов, что пришлось по душе тогдашнему архидиакону собора, возложившему на художника оформление храма. Поскольку архидиакон Жуховский [50] был истинным христианином и патентованным антисемитом, де Прево представил «документальные свидетельства» еврейских преступлений на сандомежских детях. На холсте были запечатлены евреи, скупающие детей у христианских матерей, проверяющие, словно скотину на ярмарке, в добром ли они здравии, были там и евреи-душегубы, и спецы по сцеживанию крови из бочки, набитой гвоздями, и собака, пожирающая брошенные останки. Шацкого особенно поразил вид разбросанных на земле ручек и ножек младенцев.
50
Архидиакон Стефан Жуховский в 1710–1713 годах обвинял евреев в ритуальном убийстве христианских детей и профанации облатки и все процессы против них выигрывал, хотя на стороне евреев были староста, воевода и даже иезуиты. В результате архидиакон становился собственником достояния евреев, в том числе домов, расположенных в привлекательных местах Сандомежа.
Дойти до дверей ему не удалось — между ним и выходом из бокового нефа протянулось метра три мокрого, только что вымытого пола. Он хотел было сделать три больших шага, но что-то заставило его насторожиться. Тишина. Ни шагов, ни шорканья. Мужчина и женщина, опираясь на швабры, взирали на него издалека. В первый момент ему захотелось пожать плечами и выйти, но в их глазах было столько мировой скорби, что он вздохнул и стал искать дорогу по сухому. Чувствуя себя как крыса в лабиринте, Шацкий дошел до противоположной стороны костела — теперь он был совсем далеко от выхода. Но тут открылся путь к алтарю, а значит он уже с другой стороны доберется до дверей. Мужчина и женщина, успокоившись, вернулись к своей работе.
Продвигаясь вдоль стены, Шацкий поглядывал на висящие картины — также кисти барочного мастера комиксов де Прево. При этом он мало-помалу замедлял шаг, пока и вовсе не остановился. Католическое воспитание не позволяло ему употребить слово «порнуха» для описания того, что он видел, но ни одно другое не передало бы сути точнее. Монументальные полотна имели одну тему — смерть. Реалистичную, кровавую, мученическую, совершаемую сотни раз. В первый момент Шацкий не понял, почему все до единого трупы имели свой номерок, и только потом обратил внимание, что холсты снабжены латинским обозначением месяца, то есть это был своего рода календарь для извращенцев. По одной безносой на каждый день года. Он как раз стоял возле марта: пытки были настолько затейливы, словно хотели передать всю безнадежность холодного и грязного преддверия польской весны. Десятого марта испускал дух пригвожденный копьями к дереву Афродосий, спустя два дня лопата рассекала шею Микдония, а тридцать первого марта взгляд приковывали кишки, намотанные кровавой лентой на нечто зубцатое, проткнувшее Вениамина. В апреле было чуток полегче: одному отсекали голову, другого сбрасывали с крутого бережка в речку или привязывали к лошадиному хвосту, или же бросали на съедение дикому зверью. А еще одного, кажется, варили в кипятке — выражение его лица никак не соответствовало наслаждению от теплой ванны. Двенадцатого мая Шацкий наткнулся на Теодора. Его тезка мог похвастаться довольно мягкой мерой наказания — Теодора отправили кормить рыб с камнем на шее. Абсурд, но у Шацкого даже от сердца отлегло — утопленник не был его покровителем, именины прокурора приходились на ноябрь, на День святого Теодора Кентерберийского — монаха и интеллектуала VII века.
Он продвигался дальше, представленные живописцем ужасы и отталкивали его, и в то же самое время притягивали, будто лежащая на обочине жертва дорожного происшествия. Его поразила изобретательность де Прево, на протяжении 365 дней пытки повторялись довольно редко, хоть распятию и перерезанию горла оказывалось решительное предпочтение.
В конце концов, Шацкому удалось выйти напрямую к дверям, он ускорил шаг, потому что церковный служка явно торопился пройтись мокрой шваброй по последнему участку сухого пола прямо возле выхода. Но он задержался возле ноября — у него ведь одиннадцатого день рождения. Ну что ж, именно этот страдалец воистину заслужил канонизации. Мало того что его довольно изощренно подвесили на крюке, так еще к ногам, чтоб, упаси Бог, не вышло осечки, подвесили камень, а тело прошили копьем. В жизни всегда найдется место лишней доле истязаний, тоскливо подумалось Шацкому.
Церковный служка многозначительно откашлялся. Шацкий оторвался от картины.
— Нашел свой день рождения, — сказал он ни к селу ни к городу.
— Это не день рождения, — отозвался уборщик неожиданно веселым голосом, — это ворожба, это как вы жизнь свою закончите.
На улице было как в ноябре. Мокро, темно, холодно. Прокурор Теодор Шацкий застегнул плащ и, выйдя через калитку на Костельную, направился в сторону Рыночной площади. Он взглянул на камеру, ту самую, которая в последний раз запечатлела Элю Будникову, и вспомнил, как та подтягивала голенище сапожка, а потом, подпрыгивая, догоняла своего мужа. В голове промелькнула мысль — а не зайти ли к Буднику, но он ее отогнал.
На улице зарядил дождь, это зима прощается с Землей Свентокшиской слабым, измученным плачем. А здесь сухо и тепло, и, если б не воспаленные глаза сидящего в углу мужчины, было бы вполне уютно. Небольшого росточка, худощавый, со связанными руками и ногами — ни дать ни взять ребенок, только рыжая бороденка, выпирающая из-под кляпа, выдает, что жертва — взрослый человек. Он возбуждает жалость, но это ничего не меняет. Вдали часы на ратушной башне бьют два пополудни. Еще сутки. Еще только одни сутки. Но как на зло, переждать их здесь нельзя, надо проведать собак и вернуться наверх. Слава Богу, второй акт подходит к концу.
Глава четвертая
суббота, 18 апреля 2009 года
Седьмой, предпоследний день Пасхальной октавы для католиков и Страстная суббота для православных; шабат во всем еврейском мире. Тадеушу Мазовецкому исполняется восемьдесят два года. Ярослав Качиньский уверяет, что только его партия, «Право и справедливость», может спасти демократию в Польше, а социал-демократ Лешек Миллер убеждает, что никакой аферы Рывина [51] , как, впрочем, и всех остальных, во время правления его партии не бывало. В мире: парламент Сомали вводит по всей стране шариат, Болгария в панике, ибо известный астролог предсказывает землетрясение. А в чешском Усти-над-Лабем сотни неофашистов из Чехии, Словакии, Венгрии и Германии отмечают предстоящий день рождения Гитлера погромом в цыганском микрорайоне. Вислорукий Лукаш Фабианский [52] в свой двадцать четвертый день рождения не умеет постоять за команду — «Арсенал» проигрывает «Челси» и не попадает в полуфинал Кубка Англии. В Сандомеже хулиганы спиливают шесть яблоневых деревьев и одно сливовое. Шестидесятилетние деревья оценивают в тысячу злотых. Вечером в клубе, что помещается в подземельях ратуши, шумное мероприятие — «Сандомежская зона рока». Первый в меру весенний день. Тепло, солнечно, без дождя.
51
Крупная коррупционная афера в Польше (2002 г.).
52
Польский голкипер, выступивший в составе «Арсенала». На встрече с «Челси», состоявшейся в день его рождения, пропустил два гола, за что был прозван британской прессой «вислоруким».