Доля правды

Милошевский Зигмунт

Завидовал он и твердому убеждению Шацкого, что тот стоит на правильной стороне баррикады, что вся его деятельность служит добру и справедливости. А сам он кто такой? Канцелярская крыса с историческим уклоном, что ради пары злотых прячет от поляков их еврейских предков и разыскивает для них дворянские корни, чтобы они могли повесить герб над телевизором. Что и говорить, только сейчас он впервые в жизни занимался чем-то, что имело значение.

Именно поэтому, когда по прошествии столь краткого времени он возвращался туда, где набрался страху, — в Государственный архив в Сандомеже, — он не ощущал ни подавленности, ни тревоги. Лишь один раз, в тот момент, когда в молитвенном зале синагоги он разыскивал соответствующие акты, его охватило легкое беспокойство. Ему снова пришлось пройти мимо разводного мостика, что вел к окну, выходящему на кусты под синагогой. Он миновал его осторожно, но ему почудилось, будто изображенные

еврейским живописцем зодиакальные символы следят за его движениями. Впрочем, он быстренько стряхнул с себя это впечатление и отнес ипотечные книги в читальню, а рядом с ними разложил полученные от Шацкого материалы. Прежде всего, коротенький список лиц и касающиеся их распечатки из базы данных PESEL [145] — этих людей следовало проверить в первую очередь. Потом обсыпанные печатями доверенности, дающие ему право доступа ко всем данным. И один листочек, на котором было написано, что ему следует искать: убийство, смерть беременной, лжесвидетельство.

145

Универсальная электронная система регистрации населения (Powszechny Elektroniczny System Ewidencji Ludno'sci) — 11-значное число, присутствующее на каждом удостоверении личности, в котором зашифрованы дата рождения, пол, порядковый номер и контрольная цифра. Каждый гражданин Польской Республики или лицо с видом на жительство имеют свой код PESEL.

Он вытащил свою американскую записную книжку, толстенную, с желтыми страницами, и составил список учреждений, которые следует посетить. Начнет он с Отдела записей актов гражданского состояния и приходских канцелярий и в общих чертах набросает генеалогическое дерево каждого из указанных Шацким лиц. Это не составит особого труда, поскольку ему не понадобится углубляться в историю более чем на два поколения. Потом он поднимет судебные акты и послевоенные газеты — тоже проще пареной репы. Хуже может оказаться с документами спецслужб — сотрудники IPN [146] страдали ярко выраженной манией преследования. Но, даст Бог, эти документы и не понадобятся.

146

Институт национальной памяти (Instytut Pamieci Narodowej) — научно-исследовательский историко-архивный институт, занимающийся исследованием деятельности госбезопасности Польши с 1944 по 1990 год, а также госбезопасности Третьего рейха и СССР, с целью расследования преступлений по отношению к польским гражданам.

Однако сначала — свидетельства о собственности. Если прокурор прав, ключом ко всему делу является маленький особнячок на Замковой, его нынешние и прежние хозяева.

4

Звонок Олега Кузнецова был как голос из потустороннего мира, и Шацкий осознал, насколько неустойчивым может быть эмоциональное равновесие, если нарушить его проще простого.

Заслышав слегка распевный варшавский говорок полицейского, своего многолетнего друга, он тут же расклеился и затосковал по своей прежней жизни. Для него Кузнецов — это встреча на месте преступления холодным утром, чуть позднее — кофе на площади Трех Крестов, встречи в ходе предварительного следствия, когда комиссар Кузнецов делал вид, что держит его за придурка, а он, Шацкий, — что считает комиссара патентованным бездельником. Их общие успехи и поражения, их общая борьба в зале суда, где зачастую Олег становился самым важным свидетелем. Гулянки у него на квартире в Варшавской Праге [147] . Хеля спала в своей комнате, а они пили вчетвером. Кузнецов травил анекдоты или пел Высоцкого, Наталья хаяла его за занудство, Шацкий любя подкалывал его, а Вероника прижималась к мужу — алкоголь всегда на нее действовал одинаково, ей хотелось спать, но все равно, во сколько бы они ни выпроводили гостей, у них всегда находилось время для приятного, нежного, ублаготворяющего секса. Засыпала она первой, повернувшись к нему спиной. А он обнимал ее под грудками, чтоб чувствовать их присутствие, животом приникал к ее спине и лицом зарывался в волосы — это было последнее, что он помнил, засыпая. И так почти изо дня в день, в сумме пятнадцать лет.

147

Исторический район столицы, центральная часть правобережной Варшавы.

— Ну а вообще-то хочешь, чтоб я рассказывал?

Он уловил в голосе Кузнецова неуверенность. Дожили, раньше б Олег и не подумал контролировать себя в разговоре с другом.

— Ты что! Я ведь хочу, чтоб ей было лучше, если ей хорошо, то и Хеле хорошо. А потом, мне ж интересно.

— Ладно, — сказал Кузнецов, выдержав паузу, настолько длинную, что нельзя было не заметить. — Мы были у них, напрашиваться не пришлось, Вероника сама позвонила, мол, они на новом месте, мол, Хелька хочет нас повидать, да и с Томеком стоило бы познакомиться.

— Ну.

— Ну и не знаю, как там у тебя, ты, поди, уже во дворце с видом на Вислу обосновался, но бывшую твою коснулся какой-никакой прогресс. Это, конечно, не вилла в Константине, но очень приличные полкоттеджа на Вавере. Садик с гамаком для Хельки, внутри симпатично, не из «Икеи», отдыхают на кожаных диванах, буфет старинный — видать, мужик не столько преуспел по службе, сколько из старой семейки.

— А вообще-то какой он?

— Старше тебя, чуть покрупнее, ну и не такой седой. Из себя вроде бы видный. Наталья говорит, вылитый мужик из «Гладиатора», только из более поздних фильмов. Чуток занудлив, если уж на то пошло, утомляют меня разговоры юрисконсульта, но, может, надо просто притерпеться.

«Надо просто притерпеться». Жаль, что у тебя, дружище, не нашлось за эти полгода времени, чтобы ко мне приехать.

— Но Вероника, кажись, того… довольна.

После цензуры. Хотел сказать: счастлива.

— Хелька — тоже, значит, в сумме получается, что все неплохо, разве нет? Сначала я на вас обозлился, если честно, лучшей пары не знал, но что-то где-то оказалось не так, раз вы теперь так миленько устраиваете себе жизнь. Ха-ха, для Натальи это вроде бы информация к размышлению — стала кружева носить, пироги печь. Вот что значит — держать бабу накоротке. А к вопросу о бабах, как там у тебя?

— Холостяцкая жизнь, не скучаю, тут недавно меня здешняя судья изумила.

— Судья? Постой, постой. Пять лет института, практика, стажировка… Хочешь сказать, что ты изменился и теперь трахаешь старух за тридцать? Или это шутка? Или у тебя там большое разнообразие?

— В общем, да, разнообразие. — Шацкого начал утомлять разговор.

— Завидую!

Завидовать нечему, подумал Шацкий, он уже на собственной шкуре испытал, что такое чисто физиологический секс, и — как каждый мужчина — об этом не распространялся. Что тело состоит из массы раздражающих изъянов — кислого запашка, бесформенной груди в некрасивом лифчике, прыщей на декольте, растяжек вокруг пупка, вспотевшего краешка трусов, мозоля у мизинца ноги и кривого ногтя.

— Хм, — сказал он, лишь бы не молчать.

— Да-а-а, — размечтался Кузнецов. — Но звоню-то я тебе совсем по другому поводу. Хотя подожди. Только скажи, как с Хелей. Вероника говорила, по-разному.

— Ну да, по-разному. В этот уик-энд приезжает ко мне, но, насколько я понимаю, зла на меня, и похоже, мне придется чаще приезжать в Варшаву, — Шацкий не мог слушать самого себя, терял нить разговора, плел какой-то бред.

— Во-во, чаще в столицу, классная идея. А даст Бог, и я к тебе рвану, что скажешь? Только скоро не получится, сам знаешь, как у нас бывает.

— Ясно, знаю. Слушай, если у тебя…

— Нет, это ты послушай, может пригодиться.

— Ну.

— Сашка, сынуля мой, разговаривал тут с одним своим дружком. А дружок этот в понедельник был на школьной экскурсии в Сандомеже. Он, говорят, сильно одаренный по части музыки, слух у него хороший, играет на разных инструментах и всякое такое. Это важно. Ничем не злоупотребляет, что тоже важно.

Шацкий почувствовал легкое напряжение в мышцах. Ну и чувство юмора у Господа Бога, если Он посылает ему помощь через старого товарища.

— Дружок, говорит, посещал там какие-то подземелья под старой частью города, есть у вас такие?

— Да, большая достопримечательность.

— И говорит, что в подземельях этих, в комнате с археологическими черепками слышал странные звуки за стеной. Еле-еле различимые, далекие, но явственные.

— Какие конкретно?

— Завывание. Завывание и лай.

5

Завывание и лай между тем несносны. Затычки в ушах не помогают, воздух так и вибрирует от режущих ухо звуков, он осязает эти вибрации всей кожей, чует их в горьком, тяжелом зверином духе, видит во взметающихся в свете фонаря капельках слюны. Сейчас как раз тот момент, когда человек уже сыт по горло, когда хочет покончить с этим раз и навсегда, начать жизнь заново. Его охватывает раздражение и страх, но он знает, они — плохие советчики. Надо бы позвонить. Рука тянется за мобильником, потом он вспоминает — тут ведь нет приема. Надо выходить, это ясно. Будем надеяться, что возвращаться не придется. Дорогу он знает, достаточно привести механизм в действие и выйти. Если все пойдет так, как он задумал, никаких следов не останется. А позже он их сюда направит, и пусть они всё это найдут, но он уже будет в безопасном месте.